Игорь Болгарин - Горькое похмелье

– Ты бы хоть помолился, – предложил Иван. – Все же чудо тебе явилось. На третий день встал. А дыра-то какая была! Насквозь!

– Не могу, – сказал Махно. – Помолись ты за меня, Иван.

И вновь началась погоня. И вновь они уходили от преследования. На этот раз к грузовикам добавились конники…

Кожин отстреливался короткими очередями, не давая конным приблизиться.

– С флангив обходять! – закричал второй номер, глядя по сторонам. – От вчепылысь! Ну як бешени собакы!

Махновский передовой дозор, несколько конников, оказались на берегу реки.

– Та сколько ж можно этих речек! – в отчаянии закричал Кожин. – Шо они тут, сдурели?.. Речки да речки. Одна вода да крутые берега.

Стали переправляться. На этот раз брод искать было некогда. Кони с храпом неохотно спустились с крутого берега, потащили в воду тачанки. Обе тачанки почти исчезли под водой. Люди плыли, держась за все, что выступало из воды…

Кожин вдруг схватился за плечо, отцепился от тачанки. Стал грести одной рукой. Ему на помощь бросился Юрко, помогал, подталкивал…

А сзади продолжали поливать огнем. То один, то другой махновец навсегда исчезали под водой, оставляя на поверхности кровавые пятна. Это была самая трагическая переправа.

Внезапно Нестор словно попытался подпрыгнуть, но тут же его голову накрыла вода…

Вечный спаситель Задов, на счастье, оказался рядом. Под шквальным огнем выбрались на берег.

– Ну сколько ж можно в батьку пулять! – в бешенстве заорал Лёвка, унося заливающегоя кровью Нестора в спасительные кусты. Здесь уже собрались несколько уцелевших махновцев и Галина.

Ранение на этот раз было очень тяжелое. Пуля вошла в нижнюю часть затылка и, раздробив всю правую часть челюсти, выбив зубы, вышла через щеку. Кровь заливала лицо батьки, булькала сзади, растекалась по одежде.

– Пере… вяз… скор… риш… кровь… изо… йду… – с трудом выговорил Махно.

Галина и Задов торопливо обматывали его голову тряпками, стараясь как можно лучше расправить лоскуты кожи и прочнее стянуть самодельные бинты вокруг раны.

Юрко, посланный высмотреть дорогу, возвратился:

– Курсанты… сюда йдуть…

Задов и еще несколько махновцев бережно подняли Нестора, понесли. Всего их осталось двенадцать. Кожин, несмотря на раненую руку, тащил за дугу «Максим».

– Вы идите – сказал он Задову и Галине. – Идите. Я задержу.

– З одной рукой? – удивленно спросил Юрко.

– Как-то приспособлюсь.

– Я з тобой.

Юрко снял с себя ленту, заправил ее в пулемет.

– Прощайте, хлопцы! – уже издали крикнул им Задов. – Радый був трошкы з вамы повоювать!..

И исчезла за поворотом поляна, на которой остались Юрко и Кожин. Отряд скрылся среди деревьев, кустарника и невысоких каменных гряд.

Кожин кое-как управился с «Максимом». Закрепил винты наводки, просматривая поляну, на которой должны были появиться преследователи. Поводил стволом, попробовал прижать левую рукоять раненой рукой. Вроде получилось.

Залегли, затихли, ожидая. Кожин стал различать вдали, в кустах, фигуры курсантов. Молоденькие хлопцы, юркие, как муравьи. За ними, петляя по сеновозной дороге, окутанные синим дымом, двигались грузовики, готовые оказать огневую поддержку.

– Недолго повоюем, – процедил сквозь зубы Кожин. – Господи, сколько ж я людей покосил за свою военную жизнь! Большое село можно было бы заполнить. Такое, как Гуляйполе. А может, и большее.

Он уточнил прицел и, морщась от боли, чуть опустил ствол.

– Слушай, Юрко, уходи ты от меня. Сам справлюсь.

– Не. Ленту подавать… а вдруг перекосит…

– Жалко тебя. Я уже старый черт. Мне через год тридцать будет.

– А мне через год двадцать.

– О, самое время жениться, – улыбнулся Фома. – А ну давай, придави сюда, на рукоять… От так!

…Хлопцы и Галина услышали длинную очередь кожинского «Максима». Нестор на тачанке даже приподнял голову, чтобы лучше слышать. Пулемет бил прицельно, по цепи – это они знали. Фома просто так ленту не распатронит. Потом начался огневой бой, очереди «Максима» и винтовочные выстрелы слились в один звук, сильнее которого оказались разрывы гранат.

Через несколько минут, когда они уже порядком удалились от той поляны, наступила тишина.

Тачанку пришлось бросить: в приднестровском лесу они потеряли дорогу, ведущую к Днестру. Сунули в заплечные мешки кое-какие вещи, патроны. Лошадей отпустили на полянке с сочной травой. Нестора вели под руки.

С пригорка они увидели Днестр, показавшийся им очень широким и быстрым, несколько лодок, пограничный дозор…

– Я цых хлопчикив вмиг приголублю. – Лёвка поправил на поясе штык-нож.

– Не надо крови на границе… тихо… надо… – неожиданно выдавил из себя булькающие слова батько.

…Лёвка с петлицами и нашивками комроты и еще двое «красноармейцев» спустились вниз, к воде…

Связанные пограничники лежали на земле. Нестора бережно уложили в лодку. Три челна с последними повстанцами отчалили. Махно полулежа глядел на удаляющийся родной берег. Один глаз его был скрыт бинтом, второй выражал тоску, отчаяние и боль…

Галина поддерживала рукой голову Нестора.

Всего сотня мощных взмахов веслами, и уже чужая вода, а дальше – чужая земля. Нестор понимал, что это до конца жизни. Навсегда.

Румынский военный врач осматривал Нестора. На лбу у врача поблескивало зеркальце.

– Невероятно, – говорил врач фельдшеру на румынском. – Как он выжил? Это просто не укладывается в голове. А я насмотрелся всякого… – И перешел на правильный русский: все-таки это была вчерашняя Бессарабия, область России, давным-давно отвоеванная у Турции и лишь недавно, в пору смуты, захваченная Румынией с милостивого разрешения Антанты. Теперь он обращался к Нестору: – Вашей выдачи как военного преступника требуют Советы. А также Польша, и особенно Германия. Мы вас уложим в госпиталь месяца на три. А там видно будет… Румыния – гуманная страна! Европейская!

Врач очень гордился своей обновленной, выросшей страной. Его не удивлял диковатый взгляд знаменитого партизана. Варвары!

– У вас есть деньги? – спросил врач.

Нестор отрицательно покачал головой. Врач удивился. Даже очень.

– Газеты пишут, что вы вывезли несметные сокровища. – Он показал на портрет Нестора в газете, лежащей на тумбочке близ кровати. – Это же вы, этот разбойник? Вы – Махно?

Махно попытался улыбнуться сквозь повязку. Но только дернулся от боли.

– Хорошо. Я постараюсь, чтобы вам за счет нашего государства сделали операцию на челюсти и вставили зубы. Но это будет нелегко… Я надеюсь, когда вы достанете свои сокровища, не забудете и обо мне.

Махно только моргал. Он не знал, что ему сказать, но врач понял это по-своему, как знак согласия. Доктор не мог поверить, что знаменитый украинский разбойник, как писали газеты, иногда, впрочем, называвшие Махно борцом за свободу, забравший в банках России несметные сокровища, пересек границу нищим. Зачем тогда бежать из своей страны?