Игорь Болгарин - Хмель свободы

– Тилькы шо схватылы. Ще й поросятко в плен взялы, – весело объяснил Нестор повизгиванье и похрюкиванье, доносящееся из мешка.

– А може, вы, пан значковый, уступите нам свинку? Для подарунка пану Данилевскому. Собирае всю уездну знать. И нас прыгласыв.

– Шо, у Ивана Казымыровыча якесь торжество? – удивился значковый.

– Не знаю. Прыгласыв – и все. Сказалы, шо-то дуже важне… А вы с ним знайоми?

– Та хто ж не знае пана Данилевского!

– А я с его сыном в одном полку служил!

Гетманцы расслабились, видя, какое у начальства получается мирное продолжение разговора. Закурили. Потягивались. Разминались после длительного конного пути…

– А то, может, вместе заедем? – Хорунжий уже окончательно распростился с мучительным для него украинским. – Отдохнем. Да и овсом для коней разживемся… А с этими что собираетесь делать? – Хорунжий указал на лежащих на телеге «пленных». – Не станете же возить их с собой? Зачем?

– Шо вы предлагаете?

– Да вон два подходящих дерева… э-э… простите, не расслышал вашу фамилию…

– Фамилия моя, должно быть, вам знакома, – ответил Махно. – Нестор Махно. Слыхали?

Хорунжий не сразу вник в смысл сказанного. Сначала ему показалось, что он ослышался. Или капитан пошутил. Но рука Махно, легшая на рукоять пистолета, убедила его, что происходящее – никакая не шутка. Он тоже схватился за кобуру, которая у него, по военному времени, не была застегнута. Но выстрел Нестора опередил его.

Прозвучали еще несколько выстрелов. Это Юрко Черниговский, Лепетченко, Левадный, Корнеев разрядили свои карабины.

Трое гетманских конников остались на месте, подняв руки. Лошади убитых, услышав выстрелы и почуяв запах крови, метались и ржали.

Поднявшие руки всадники очень быстро сообразили, что в живых их не оставят. Убивают не со зла, а по военной необходимости. Со зла и простить могут, а необходимость – штука стальная. И они, резко пришпорив коней, бросились в сторону, к спасительному леску, что желанным островком вставал верстах в двух от шляха.

– Утикуть, Нестор! – закричал Лепетченко. – Доложать же…

– Не втекут! – раздался голос Фомы Кожина.

Солома уже была раскидана, рыло «Максима» глядело в сторону скачущих, патронная лента – в приемнике. Грузнов и Кожин лежали за пулеметом, вытирая лбы, чтоб не мешали капли пота.

– Ну-ну, Фома Кожин, покажи, какой ты первый номер!

– На сколько шагов отпустить? – как бы лениво, сонно спросил Кожин, взводя тугую рукоять затвора.

– Ну, на полторы тысячи…

Кожин кивнул, выжидая, когда конные удалятся на должное расстояние, и закрепил винт горизонтальной наводки. Меж тем беглецы стали расходиться в стороны, пригнувшись и ожидая выстрелов в спину. Спасительный лесок был уже совсем близко, рукой подать.

– Уйдуть! – сдали нервы у Левадного. – Стреляй!

Кожин выжидал еще несколько мгновений.

– Руби дрова, – пробормотал он себе под нос и, поводя последовательно стволом «Максима», дал три короткие очереди. И было видно, как, пыля, перевертываясь, полетели наземь всадники.

– Сашко, Григорий! Скачите, хлопци, разберитесь. Если форма не подпорчена – снимить, – приказал Махно. И, глядя, как наметом помчались к лесочку хлопцы, негромко сказал пулеметчику: – Ну, Фома Кожин, быть тебе в нашей армии первым номером.

– А что, и армия будет?

– А шо ж за анархическая республика без армии?

– Это правильно.

– А к чему это ты сказал «руби дрова»? – спросил Махно. – Шо за дрова?

– Та пустое, – смутился немногословный Кожин. – Потом как-нибудь расскажу.

– Ну, потом – так потом… А шо, хлопцы, не проведать ли нам пана Данилевского? – озорно поглядев на своих бойцов, спросил Махно. – Приглашение было!

Имение пана Данилевского за короткое время господства немцев вновь приобрело былой блеск. Заново покрашено, вместо фанерок опять вставили стекла. Вечерний свет отражался в высоких окнах.

И ворота были новые, и варта у ворот.

– Стий! Хто таки? – спросил старший, с погонами чотового, унтер-офицер.

– А тоби повылазило? – гневно спросил у него Махно. – Карательна экспедиция, з самого Киева.

Даже издали было видно, что двор имения запружен нарядными панскими бричками. Кучера, ожидая хозяев, сидел на траве у флигеля и в своих черных фраках были похожи на стайку ворон. Блестел лаком и никелем единственный автомобиль, вероятнее всего, на нем приехал кто-то из высших германских чинов.

– Препрошую, а шо, пан хорунжий Зеленцов ще не прибув? – споросил Махно, проявив полную осведомленность.

– Не було! – ответил чотовый, убеждаясь, что прибыли свои.

– Располагайтесь, хлопцы, десь там у двори, отдыхайте. А мы проведаем Ивана Казимировыча! – обратился Махно к своим: теперь все они были одеты в форму варты, Кожин и Грузнов тоже. Спрыгнув с коня, он сказал чотовому: – Спытай пана Данилевского, чи прыйме вин представныкив карательной экспедыции з Киева. Скажи, значковый Мануйлов с командой.

Чотовый убежал, придерживая саблю, а Махно оглядел своих.

– Ты и ты, пойдете со мной, – сказал он Семёнову-Турскому и Левадному, на которых была унтерская форма. Затем приказал Григорию, Лепетченку и еще двум «гетманцам»: – Вам стоять вместе з ихней вартой у ворот! Всем, кого не назвал – ждать около парадного входа! И быть начеку!

В зале было много гостей. Публика собралась разношерстная: человек десять помещиков-латифундистов с женами, немецкий полковник в сопровождении лейтенанта, два офицера в форме гетманской армии и, конечно, сам пан Данилевский в черной черкеске с «газырями» – дань давнему военному прошлому. Кресло рядом с ним пустовало.

Одетые в украинские вышитые косоворотки и опереточные шаровары слуги стояли рядышком у стены.

– Иван Казимирович! – обратился чотовый к Данилевскому. – Начальник карательной экспедиции, значковый Мануйлов в сопровождении командиров.

– Просы!

Махно и его сопровождающие вошли в зал, лихо отдали честь. Особенно залихватски это получилось у Нестора. Они оказались довольно близко от хозяина.

– Здравствуйте, господа! – Данилевский сощурился, приглядываясь к Махно: его уже длительное время подводили глаза. – Прошу сидать!

Рассаживались.

– Господа! – тихим и совсем не праздничным голосом заговорил Данилевский. – Я хотел собрать вас по радостному поводу, но… вынужден несколько отложить торжество. Произошло событие чрезвычайной важности… Слухи, которые вот уже столько времени тревожили общество, подтвердились: в Екатеринбурге большевиками расстрелян царь и его семья! Зверски убиты почти все Романовы!..

Присутствующие зашумели: весть произвела впечатление.

Данилевский поднял руку, прося тишины.

– Об этом печальном факте мне вчера сообщили телеграммой… Я знаю, не все мы монархисты. И речь не о царе. Царь предал нас, он отрекся от России. Бог ему судья. Но убивать безвинных детей… – Данилевский взял со стола большую фотографию, поднял ее над головой. На ней были дети императора – все пятеро. – Их-то за что? В чем они провинились?.. Михаил Александрович, известный либерал, желавший дать свободу Украине – его за что?