Игорь Болгарин - Хмель свободы

Нестор приоткрыл дверь и увидел, что шкатулка отчего-то, может, от сквозняка, упала с этажерки, катилась по полу и издавала щемяще печальную мелодию…

Нестор молча прошел к тачанке, уселся на заднем сиденье, где его ожидал Левадный. Юрко Черниговский резко сорвал с места лошадей. Они проскочили в ворота мимо убитых вартовых. Кавалькада помчалась по пыльной дороге прочь от усадьбы. Вырвалась в степь…

Марко с перевязанной ногой поддерживал Нестора. Его начинала бить дрожь, судороги сотрясали тело. Марко навалился на него всей своей многопудовой тяжестью:

– Заспокойся, Нестор!.. Заспокойся! Гоны, Юрко! Скорише!

Юрко на мгновение оглянулся.

– Не дывысь сюды, Юрко! Не надо! Хиба не знаешь, шо з Нестором Ивановычем од переживаниев робыться? Чого дывыться? Гоны!

Во весь опор самой первой мчалась по степи тачанка с Нестором. Замыкала кавалькаду громыхающая телега с пулеметчиками.

Остановились на хуторе у колодца. Было уже почти темно. Расслабленный Нестор полулежал на сиденье, плохо соображая, где он и что с ним. Семёнов-Турский напоил его из жестяной кружки холодной водой. Брызнул в лицо.

– Скачите дальше! – сказал Махно слабым голосом. – За ночь надо до Волчьей речки добежать. Плавни там не хуже днепровских. Нас будут на Днепре искать. А мы на Волчьей отсидимся.

На рассвете они были в плавнях. Горел костерок. Нестор присел поближе к огню, закутался в шинель. Пил из кружки горячий чай. Жизнь постепенно возвращалась к нему. Все сочувственно молчали. Вид у вожака был неважный: как после тяжелой болезни. На него старались не смотреть. И это больше всего задело Нестора. Он обвел глазами соратников.

– Ну что вы очи отводите? – понимая, что не все удовлетворены результатами последней операции, взорвался он. Какая-то неведомая тяжесть наваливалась на него, сжимала сердце. – Да, и невиновные, случается, под пули попадают! Жалко панночку. А что поделаешь? Революция, как сказал Кропоткин, не терпит сентиментальности… И я… я тоже, как видите, не железный!..

– Ниякых претензий, – сказал Левадный. Одна нога у него была без сапога, штанина обрезана чуть ниже колена, и голень обвязана полосами белого белья, прихваченного из имения. – Ты – с намы, мы – с тобой. И, слава Богу, показалы им, де крапыва росте.

– Оно и так, и не так, – как-то неопределенно согласился Грузнов. – Из пулемета убивать и то тяжко. Ночами не спишь. Как, Кожин?

Фома пожал плечами:

– Сначала было. В четырнадцатом, в Пруссии. Ночами не спал…

Семёнов-Турский неожиданно решительно поднялся:

– Пойду я, хлопцы, от вас. Не моя это война. Когда в противника – мне это понятно. А тут – гранатами… всех подряд…

– Шо, кишка тонка? – зло заулыбался Левадный. – Чи офицерское нутро заныло? В Гуляйполе жил, пил-жрал, на мягких перинах нежився – такой анархизм тебе нравился! А когда анархизм з револьвером та бомбою, когда обороняем нашу селянску революцию, это уже не нравится? «Не моя война»?.. Не, господин бывший прапорщик, од нас просто так не уходять!..

– В спину, что ли, выстрелишь? – спросил Семёнов-Турский и демонстративно повернулся спиной. Тускло поблескивал сползший с плеча погончик бунчужного.

– Жаль, Константин, – с тихой грустью сказал Махно. – А я хотел тебя начальником штаба сделать. Ни одного настоящего вояки, офицера, у нас нема. А ты – боевой.

Бывший прапорщик постоял, словно размышляя. Потом, так ничего и не ответив Нестору, медленно пошел от костра.

– Продаст! – сказал Лепетченко, глядя на Нестора.

– Не…

Было слышно, как хрустели ветки под ногами уходившего.

– Ну и як будем дальше жить, Нестор? – спросил Григорий.

– Воевать… Нельзя нам в затишке сидеть. Обложат. Надо, шоб они метались, як на пожаре… Один день передышки, коней выпасаем – и дальше. И бить, палить, выкуривать! И опять!.. И силы собирать!..

В плавнях всегда сумеречно. Деревья растут плотно, ветви низко опускаются к земле, словно ищут сырость и прохладу – спасение от зноя. Солнце с трудом пробивается сквозь густую сочную листву.

Расположенные вдоль здешних рек плавни спокон веку были для казаков надежной защитой. Зеленой крепостью. Непроходимым лабиринтом. Это и лес, и луг, и кустарник, и болотца, и озера, и протоки, и ерики. По весне большую часть плавней заливает полая вода, ее потоки разрушают все прежде созданное и создают новое. Если год-другой не был здесь, не сразу отыщешь старые места или не отыщешь их вовсе.

Лишь на песчаных буграх, где стояли хатки рыбаков, ничего не менялось, хотя и здесь в иной год река загоняла хозяев на деревья и начинала большое переустройство. Это уже не талая, а шалая вода, бедовая. Образовывались новые русла, разбивали плавни на новые острова.

А уж рыбы-то в плавнях, а уж птицы! Голодным не будешь, лишь бы сухари да соль прихватил.

Почва в плавнях обычно песчаная, подпитанная снизу водой. И растут рядом гигантские осокори, вербы и мелкий краснотал. На бугорках высятся стройные березы, осины, а к ним тянутся непроходимый колючий терн, глед, шиповник. Камыш растет такими густыми массивами, что в нем заблудиться – раз плюнуть. Как в дремучем лесу. Камыш – великолепный материал для шалашей, для крыш куреней. Козаки иногда такие курени строили, что в них можно было полсотни всадников поместить, вместе с лошадьми.

А травы! Такие иногда здесь травы попадаются, что если ты травознавец, любую рану излечишь, а если понадобится отрава, яд для черного дела – то и этого добра здесь на все вкусы и желания.

И все это зеленое царство живет, шумит, лопочет, манит, кричит, крякает и пугает! Одному в этих местах ночевать – не дай бог!

Такие вот днепровские и иные казачьи плавни. Они компанию любят. Укроют, накормят, чистой проточной водой напоят…

Наевшись и напившись, махновцы спали вокруг костра, помалу съедавшего ветки сухой вербы. Дымок был душистый.

Дозорный Корнеев, дежуривший неподалеку, вынырнул из зарослей. Он был встревожен, потряс Махно за плечо:

– Нестор Иванович! Проснитесь! Там люди подкрадаются!

– Какие люди? – вскочил Махно. Он сразу пришел в себя, будто и не спал.

– Чорт их знает. Но много. С оружием.

– Сашко! – Нестор растолкал Лепетченка: – Поднимай хлопцев, ставь вкруговую!

Рассовывая по карманам гранаты, махновцы разбегались, прятались за деревьями, готовясь к бою.

– Ставь сюда пулемет, – скомандовал Нестор Кожину.

Фома был, как всегда, спокоен и меланхоличен. Сунул за пояс гранаты.

– В таком лесу, Нестор Иванович, пулемет – як слепой на ярмарке. Все слышно, ничего не видно… Я лучше с бомбочками!

И тоже исчез в зарослях.

Нестор проверил свой маузер и револьвер «вебли». Прилег у кострища. Командиру метаться ни к чему. Лесной бой – это действительно бой слепых. Не знаешь, что приказывать, и как, и кому…