Игорь Болгарин - Хмель свободы

Как огненный и кровавый смерч, пронеслись Нестор Махно и Федос Щусь по Александровскому уезду. Похоже, они соревновались в смелости, отваге и… в крайней жестокости. Чужая, «вражья» кровь – гетманцев, оккупантов, панов – ударяла в голову, пьянила.

Даже самые отчаянные хлопцы опасались этого странного дуэта командиров. Объединенный отряд то ударял одним кулаком, с размаху, по разъезду варты, а то, разделившись на несколько групп, путая следы, жег усадьбы и беспощадно вырезал семьи сразу в нескольких местах. Уезд-то большой: от Александровска до Веремеевки, с запада на восток, сто верст, а от Павловки до Новоспасовки, с севера на юг, и того больше. И если случалось залететь в соседние уезды Екатеринославщины, так еще лучше, совсем сбивали с толку погоню.

Нестор наслаждался своим беспощадным к действующим лицам театром, где он был и режиссером, и актером и где причиной провала кровавого спектакля могла стать только его собственная гибель. Он непрестанно переодевался, менял «чины» и «звания», был то гетманцем, то германским уланом, то австрийским военным чиновником, то мадьярским латифундистом. Костюмерная сама шла ему навстречу по пыльным шляхам, а сценой служила вся необъятная таврическая степь с ее балками, плавнями, речками.

Переодевшись, не раз он заезжал в дальние усадьбы, где еще не знали о том, что случилось с Данилевскими. И оставлял после себя лишь пепел. Начальника местной варты, сотника, который принял махновцев за мадьярских гонведов, карателей, Нестор приказал повесить на самом высоком кресте местного кладбища. На старых козацких могилах ставили кресты из мореного дуба, ванчеса, очень высокие и крепкие… На таком и четверых гетманских сотников можно было пристроить в петлях.

Сбитые с толку, мечущиеся, раздосадованные неудачами и нагоняями от начальства, каратели мстили крестьянам. Налагали огромные штрафы на крестьян первого попавшегося на пути села, секли до полусмерти шомполами, конфисковывали скот и зерно «в пользу Германии». Кое-кого арестовывали и увозили, после чего человек исчезал бесследно. Иногда расстреливали прямо на месте, если было хоть малейшее подозрение.

Результат был обратный. Крестьянское море возмутилось. К Махно иногда приходили добровольцы, которых он до поры до времени оставлял дома, потому что большой отряд не позволил бы ему совершать быстрые маневры, удары и отскоки. Но без дела они не сидели: выпасали для подменки лошадей, заготавливали продукты. Это позволяло «черной гвардии» совершать за сутки стокилометровые марши.

Так рождалась будущая армия Махно. Она опиралась на широкую поддержку народа, на тактический маневр «россыпься – соберись», на быстроту и неожиданность бросков.

Не один и не два отряда партизан действовали на Екатеринославщине. Тут же, рядом, «ходили», почти пересекаясь с путями Нестора, с полдюжины групп, среди которых выделялись анархические, даже слишком анархические отряды Маруси Никифоровой и некоего Ермократьева, человека «без руля и без ветрил». После того как со своими хлопцами, целым полком в триста человек, Ермократьев по пьянке попал в засаду и вышел из боя с семью подчиненными, он пристал к Махно.

Впрочем, Маруся Никифорова тоже отличалась необузданным нравом, экстравагантностью и свирепостью, по сравнению с которой действия махновцев выглядели почти гуманными.

Бывший прапорщик Московского полка Семёнов-Турский в кровавых «акциях» не участвовал. Его к ним и не привлекали. Он сидел в своем передвижном «штабе»-тачанке. Планировал, намечал маршруты. Нестор оберегал его. Боялся, что тот уйдет.

Но наступил и для Нестора час усталости. Крови было пролито вдоволь. Екатеринославщина бурлила. Войск в губернию нагнали столько, что куда ни глянь – там или германские, или австрийские, или мадьярские штыки. Того и гляди – напорешься. Но главное – не хотелось уже убивать. Нестор не умел пылать ровным огнем ненависти. Он то вспыхивал, то пригасал. Такая была у него натура.

Когда Ермократьев, желая отомстить начальнику Александровской уездной варты, сотнику Мазухину, тому самому, который руководил злополучной засадой, упросил Махно и Щуся помочь, сотник был пойман. Ермократьев садистски расправился с виновником гибели его полка. Он раздел его догола, привязал к половым органам гранату, которую и взорвал с помощью бечевки. Перед тем вдоволь натешился над сотником.

Это было слишком даже для Нестора. Он выгнал Ермократьева из отряда, и тот как в воду канул. Больше никто и никогда о нем ничего не слышал.

Но затем отличился Щусь. Он сжег в паровозной топке священника. Батюшка, видите ли, во время расправы щусевцев над немецкими колонистами призывал к миру и взаимопрощению. Колонию хлопцы Щуся тоже сожгли – «за помощь оккупантам».

Щусь – не Ермократьев. Старый соратник, авторитет. Выгнать его Махно не мог, да и не имел таких прав, поскольку пока не был единовластным командиром в объединенном отряде. Но он устал от крови. Его через день трясли нервные припадки. Он исхудал, по телу пошли чирьи, глаза стали плохо видеть.

В очередной раз уведя своих хлопцев в плавни на реке Волчьей, Махно за несколько дней пришел в себя. Это зеленое царство всегда действовало на него успокаивающе.

Нестор уже был готов к новым боевым действиям, когда туда же, опасаясь попасть в переплет без находчивого и осмотрительного соратника, явился со своими хлопцами Федос.

Ранним утром, под покровом тумана, проскользнув мимо сторожевых постов, в лагерь прибежал житель села Дибровки, маленький, юркий хлопчик по фамилии Босняк.

– Громада прислала: допоможить! – закричал он, остановившись среди камышовых шалашей. – Каратели в селе! Знущаються над народом. У дядька Охрима дочку забралы… пропала!.. Граблють! Двух суседей шомполамы забылы! Кажуть, шо ще й вешать будуть!

На крик собрались махновцы, обступили Босняка.

– Сичас воны, заразы, поснидалы, отдыхають! Вызволяйте село, хлопци! – И Босняк бухнулся на колени.

…Через полчаса запыхавшаяся махновско-щусевская пехота была уже близ села, на опушке небольшого лесочка. Конные уложили лошадей и, прячась за ними, всматривались в то, что происходило в полуверсте.

В окулярах бинокля Щусь видел лежащую перед ним Дибровку, лошадей, спешенных конных вартовых, селян, австрияков, каких-то еще вооруженных людей в шляпах.

Махно, у которого бинокля не было, щурил глаза и тоже что-то прикидывал. Пригнувшись, к нему подбежал Семёнов-Турский:

– Я с хлопцами подобрался на тридцать шагов… Докладываю: в селе около ста двадцати человек. Германская конная варта, взвод австрияков с повозками и до пятидесяти вооруженных немецких колонистов…