Игорь Болгарин - Хмель свободы

– Вроде четырнадцять… чи пятнадцять, – ответил Щусь тихо. Былого петушиного задора в нем не осталось ни на грош.

– А было?

Щусь промолчал.

– Пятьдесят три, – ответил за него Каретников.

– Многовато хлопцев загубил, Федос!

Морячок по-прежнему не отвечал.

– Шо думаете?

Молчали и хлопцы. Переминались с ноги на ногу.

– Тикать надо… – несмело предложил Калашник.

– Тикать… – повторил Нестор, как бы обдумывая эту мысль. – Тикать – не фокус. Если пропустят… Конечно, может, хто и уцелеет.

– Таке дело, – вдруг оживился Щусь. – Тут в лесу, я знаю, стоит старая землянка. Попробуем там держать оборону. Все ж таки лес…

– Оборону? – переспросил Махно. – А патронов у тебя много?.. На час боя, я знаю. А дальше шо?

Щусь не ответил.

– У нас с Грузновым по четыри диска, – сказал Сашко Лепетченко.

– На сколько хватит?

– Если серьезный бой… может… В диску, казав Грузнов, вроде сорок сим патронив. Надо у нього спытать. Вин там, отдыхае.

– Пускай отдыхае.

Помолчали. Махно вдруг поднялся:

– Ну от шо, хлопци. Готовьтесь!

– Шо, тикаем? – раздались голоса.

– Зачем же тикать? Атакуем… Федос прав, в это время германы и австрияки не воюют. Вон, только с одной пушки пуляют. Для видимости. Думають, шо нас разбили, а утром можно будет уже и добивать. Так шо, если ударить как следует по селу, ей-бо, они драпанут. Ну не ждуть они, шо мы снова на село пойдем. Да ще ночью. Думают, шо мы пересидим в лесочке, потом будем вырываться на Волчью, в плавни. Где-то там и засады крепкие поставили… И начштаба так думает.

– Так он же помер!

– В том и суть. Он и мертвый думает, а ты и живой, а соображаешь туго..

– С кем атаковать? У нас людей жменька, – буркнул Щусь. – А германов только в селе не меньше сотни.

Нестор не обратил внимания на слова Щуся. Вернее, сделал вид, что пропустил их мимо ушей. Спросил у окруживших его бойцов:

– Ну шо, хлопцы, будем тут, в лесочке, помирать, как старые собаки? Чи устроим им концерт?

– Це, Нестор, самовбывство, – уже громко сказал Щусь.

– Не хочешь с нами, сиди в своей землянке… Кто со мной?

– Я… я… я… – раздались голоса.

– Тогда пошлы! – Махно направился к лежащему на соломе Грузнову, тот, похоже, спал богатырским сном. – Вставай, Грузнов!

Пулеметчик не шевельнулся.

– Ну, вставай! Надо итти! – попробовал растолкать Грузнова Юрко и, растерянный, поднялся: – Нестор Иванович, он уже холодный… И кровь на животи…

Нестор склонился к Грузнову, взял его за руку. Но и без прощупывания пульса было ясно, что пулеметчик мертв.

– Героический человек… Терпел, молчал. – Он отыскал взглядом Щуся. – От такие у нас люди, Федос! А ты с ними в атаку боишься итти!

– Та я як все, – отозвался Щусь. – Пойду. Чего ж…

– Ну и ладно… Фома! Дай мне «Льюис» Грузнова.

– Тяжелый, – предупредил Кожин.

– Не тяжелее мешка с зерном. – Нестор взял пулемет на руки. – Покажи, де тут предохранитель. Ага. Понятно… Юрко, два диска с собой и далеко от меня не отходи!

– Та я завсегда рядом, Нестор Ивановыч!

Выйдя из леса, они затихли. При каждом взрыве осветительных снарядов приникали к земле. К счастью, свет сотен тысяч свечей не пробивал заросли. Переползли через дорогу. Начались огороды. Ползли. Даже подсолнухи не шевелились, метелки кукурузы не вздрагивали. И все ближе и ближе к домам… От скрытности сейчас зависела их жизнь.

В селе горели костры, доносились разговоры, беспечный смех. Немцы – кто ел, кто пил, кто спал, накрывшись шинелью. Спали на снарядных передках, на фурах, просто на земле. Винтовки по всем правилам были поставлены в козлы. Возле них прохаживался полусонный часовой. Ждали рассвета. Основной удар планировали нанести на той стороне леса, на открытом пространстве, перед плавнями. Там уже расположились засады, которым была передана большая часть пулеметов. Воевать – это наука. Die Militarwissenschaft.

И вдруг раздалось многоголосое «Ур-ра!». Затрещали сухие выстрелы, громко забухали, сотрясая ночной воздух, гранаты…

Махно и Лепетченко приостановились и стали поливать улицу пулеметными очередями. Не целясь. Пули сами находили свои жертвы. Хоть и ночь, а движение теней было заметно.

Кожин с кем-то из молодых волок по огородам «Максим». Спотыкались о еще неубранные тыквы, капустные вилки. Падали. И снова бежали на звуки близкого боя.

Село опустело. Те из немцев, кто посмелее, попрятались за плетнями, стали отстреливаться…

И тут партизанам пришла неожиданная помощь: и стар и млад, все, кто пытался записаться в отряды Махно и Щуся, высыпали из хат на улицу со своим «холодным оружием» в виде вил, кос, топоров. В каждом дворе завязывалась схватка. Атакованные с тыла солдаты яростно сопротивлялись, понимали, что на пощаду им рассчитывать нечего.

Крики, азарт боя…

Похоже, такой схватки оккупанты не могли себе представить даже в дурном сне. Они пришли сюда, чтобы отъедаться и отсыпаться, но не воевать с лютью и безоглядностью.

Но – дрались. Один смельчак уцепился за рукояти установленного на треноги пулемета, дал очередь, смел нескольких партизан. Но тут же сзади на него навалились несколько стариков с вилами. Смолк пулемет…

Не выдержали австрияки и немцы! Побросав винтовки, побежали из села. Некоторые обрубали постромки, вскакивали на лошадей. Мчались на фурах. От брошенной кем-то из партизан гранаты разлетелся на куски артиллерийский передок со снарядным ящиком. Полыхнуло так, что загорелись соломенные крыши ближних хат…

И – тишина. Возле все еще дымящихся хат стали собираться жители села. Все были взволнованы небывалой победой. На улицах, во дворах и на огородах валялись изуродованные в бою пушки и пулеметы, лежали убитые оккупанты. Люди требовали митинга! Это новое, короткое, как выстрел, слово с питерских и московских уличных собраний докатилось уже и сюда, в глухую украинскую провинцию.

– Даешь митинг!

– Якый тоби митинг, придурок?! Для його ця… як вона… трибуна нужна!

– Нестора! Махна сюды! Пиднимить його!

Нестора подняли на снарядный передок. Юрко помог ему удобно пристроить перевязанную ногу.

В руках у многих сельчан появились копотные самодельные факелы. Осветили стоящего на снарядном передке Махно.

– Нестор! – закричал из обступившей его толпы все еще разгоряченный недавним боем Лепетченко. Повязка на его голове пропиталась кровью. – Веды нас куда скажешь! Хоть до чорта в пекло!

– Нестор! – поддержал приятеля Каретников. – Будь нашим батькой!

– Батькой! Нестора – батькой!

– Мы с тобой, Нестор Ивановыч! Не отказуйся!

Затерявшись в толпе, Щусь молчал. Он не ожидал такого предательства от Каретникова.

– Батько!..

– Батько Махно!..

Общие слезы и общий восторг. Каждый норовил дотронуться до Махно.