Игорь Болгарин - Хмель свободы

– А шо! Я правду в очи говорю, потому и хвамилие у мене таке – Правда. Ще от запорожских козакив хвамилие пишло! – спокойно сказал дедок, затягиваясь самосадом и высокомерно оглядывая обступивших его тачанку махновцев. – От вы пулеметы на тачанках возите. А в бою шо? В бою их на землю ставите, а коней кудась в укрытие… Так – ни?

– Ну, примерно, – согласился кто-то из хлопцев.

– Дуристика! Бо – потеря времени, це раз, и маневру нема, це два… От я й подумав… А ну подайте мени сюда пулемет!

Махно внимательно присматривался и прислушивался к Правде. Он уже начал догадываться, до чего додумался дед.

– Принеси ему пулемет, Фома! – приказал он стоящему здесь же Кожину.

Пулеметчик и двое его помощников подняли на тачанку семидесятикилограммовый «Максим» со щитом и станком.

– Сюды його! – показал дед.

И Кожин с хлопцами установили пулемет на заднее сиденье, в уже заготовленные выемки для колес. Ствол пулемета смотрел дулом назад.

Дед, привычно приподнял свое тело на руках, пересел, быстренько приладил какие-то дощечки в гнезда, прочно закрепил колеса, затем сказал Кожину:

– Ну, займай свое законне место, служивый! А вторый номер хай заправыть ленту. Произведем репетицию.

Заняв свое место ездового, дед Правда тронул коней. Тачанка выехала со двора, понеслась по улице к выгону. Пулеметчики, как и их оружие, ехали задом наперед.

– А ну, давай! Шмальни! – прокричал дед Кожину.

– В кого?

– Та ни в кого!

– Так не могу!

– А ты представь соби, шо перед тобою той… як його… гетьман Скоропадський!

– Ну, разве что!

Прозвучало несколько коротких очередей.

Дед Правда круто развернул тачанку.

– А ну – з поворота! По нимецкому кайзеру, кол йому в печинку!

Еще одна очередь разнеслась над селом.

Тачанка помчалась по улице обратно. Фома Кожин уже не стрелял. Он только ворочал стволом пулемета: туда-обратно, вверх-вниз. Прилаживался…

Подъехали к Нестору Махно.

– Антилерия на колесах! – доложил дед Правда. – Хай пулеметчик скаже!

Фома слез с тачанки. Махно вопросительно смотрел на него.

– Дело! – одобрительно сказал Кожин. – Только спинку надо ще чуток подрезать, для лучшего обзора.

Махно залез в тачанку. Поводил стволом вправо-влево. Положил руку на могучее плечо деда Правды:

– Соображаешь!

– А я шо говорыв. – Дед обернулся к Щусю: – Дело не в бескозырке, а в голове…

– А если таких тачанок штук пять, а то и вси двадцать… – стал размышлять Махно.

– Це все равно як полк! – отвечал ему дед. – Та шо там полк! Армия!

Махно, опираясь на палку, повернулся к Каретникову:

– Семка, сколько у нас тачанок?

– Наберем… Шесть штук, трофей. И ще у селян…

– А пулеметов?

– Пьять «Максимов»… и австрийскых четыре… У йих эти… «шварцлозы», чи як. Трохы на «Максима» схожи.

– Собери плотников и шоб через три часа они обладнали пулеметами шесть тачанок! И команды подбери!

– Слухаю, батько! – вытянулся Каретников. – Семь штук обладнаем. На две «австрияков» попробуем приспособыть.

– Людей багато взяли?

– С полсотни пришло. Старых обратно отправили. А молодых чоловик десять отобрали.

– Правильно. И хоть малость их обучите. Бои не за горами!

И едва ли не в тот же день у двух австрийских, или, если быть точными, у немецких 75-миллиметровых полковых пушек собралась молодежь, только что записавшаяся в отряд.

– Шо це есть? – с важным видом спрашивал Сашко Лепетченко. Перевязать голову чистыми тряпками у него так и не нашлось времени. В своем тюрбане с рыжими пятнами он выглядел геройским и знающим воякой. – Объясняю. Це есть артиллерийське орудие, з якого можно не только людей поубивать, но й хату розвалить и все таке прочее. Состоить из щита, колес, ствола… ну, и из цього… як його… через которе дывляться… – к своему явному стыду, замялся лектор.

– Панорама, – подсказал Мыкола, хлопец из имения Резника.

– Це ты, Мыкола? О, молодец! А ну йды сюда! – обрадовался Лепетченко.

Мыкола, смущаясь, протиснулся сквозь толпу.

Незамеченными подошли к толпе Махно, Щусь и еще несколько командиров. Прислушались к беседе.

– Ты шо, в артиллерии служив? – спросил Лепетченко у Мыколы.

– Було.

– Стрелять можешь?

– Можу, – под гул одобрения ответил Мыкола. И после паузы со вздохом добавил: – А от попадать ще пока не можу.

– Як же це? – удивился Лепетченко.

– Та я в расчете був шестый номер. З кобылою, на зарядному ящику. До панорамного прицелу не допускалы. Та там и наука страшенна… тригометрия… «С закрытой позиции по задней рейке», «Нулевая отметка»… – забормотал он и вовсе что-то невразумительное. – Убыться – не понять!

– Сгынь, артиллерист кобылячий! – обозлился на него Лепетченко и, заметив возвышающуюся над толпой бескозырку Щуся, позвал: – Федос! Ты ж моряк. У вас там, на флоти, сплошна калибра… Стрелять можешь?

– Стрелять – дело простое, – важно ответил Щусь. – Но я ж гальванометрист. Это повыше артиллериста. У нас там сплошь электрическа наука!

– Похоже, вси мы тут гавнометристы, – под общий хохот бросил кто-то из толпы. – Бо стрелять из пушок нихто не умеет.

– Ладно, хлопцы! – подвел итог Махно. – Пустые разговоры! Нам пока пушки – до коровьего хвоста. Нам быстрота нужна, маневренность, а не орудия тягать… А будет настояща армия, найдутся и артиллеристы.

– Це правильно, батько! – раздались голоса. – Буде армия, буде и антиллерия!

Так в хохоте, в фантазиях и в серьезных думках рождалась знаменитая в будущем повстанческая армия батьки Махно.

Верхом через село промчался Калашник с двумя хлопцами. Прервал обед.

– Батько! Од Янычаровкы на нас йдуть нимци! Скадрон германських гусарив, до полку австриякив. И ще й артиллерийска батарея!..

Махно обратился к Фоме Кожину:

– Что, Фома! Может, попробуем тачанки на практике?

Немногословный пулеметчик не ответил, лишь что-то промычал, сидя на тачанке и прибивая доски-держалки. Рот у него был полон гвоздей.

– Пять тачанок уже готови, – ответил со своего экипажа дед Правда. – А от пулеметчикив мало.

– Научатся, – бросил Махно. – Гайда, хлопцы!

– А як же село? Спалят! – охнул кто-то из местных.

– Всех не спалят. А там, де палят – лучше растет!.. – ответил Нестор и успокоил: – В селе боя не будет!.. Гайда!

…Спустя короткое время из села выехала вереница телег, наполненных бойцами и новичками, только что вступившими в отряд. За ними – не как положено, одна за другой, а шеренгой, двигались тачанки с пулеметами. Прикрывала отход кавалерия батьки Махно: человек сорок разномастно одетых и кто чем вооруженных бойцов. Пыль поднималась над широким шляхом. День был безветренный, жаркий.

Объединенный карательный отряд уже вступал в село. Немецкий кавалерийский майор из ганноверских «синих гусар» (голубоватый доломан с витыми шнурами через грудь, такие же чакчиры и тоже со шнурами, богатая кожаная амуниция, высокая фуражка с имперской черно-белой кокардой), красавец с подкрученными усиками, взошел на пригорок, повернулся к теснящимся за ним унтерам, фенрихам и рядовым: