Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Сколько? – спросил Шон.

– Gott, я и не считал. Вот это охота, скажи? У тебя водички не осталось? Я где-то выронил флягу.

Винтовка Яна Пауля уже была уложена в седельный футляр. Поводья он перекинул через плечо, и лошадь понуро шла за ним, от усталости низко свесив голову.

Внезапно из густых зарослей на открытую поляну выбежал раненый слон. Пуля попала ему в легкое – весь бок животного был окрашен пеной, а когда он кричал, из хобота вырывались розовые струи крови.

Из них двоих слон выбрал Яна Пауля; угрожающе растопырив уши, он бросился прямо к нему. Его лошадь встала на дыбы, поводья взлетели, и она галопом бросилась прочь, оставив своего всадника одного перед несущимся на него слоном.

Шон вскочил в седло, не коснувшись даже стремян. Его лошадь задрала голову и заплясала, кружась на одном месте, но он силой развернул ее и заставил преградить слону путь.

– Только не беги, ради бога, только не беги! – крикнул он, выхватывая винтовку из чехла.

Ян Пауль услышал его. Он стоял, опустив руки и расставив ноги: тело его сковал страх. Слон тоже услышал крик Шона и мотнул головой, и Шон заметил, что гигант неуверенно замедлил бег. Даже не особенно целясь, Шон выстрелил, надеясь только попасть и тем самым отвлечь внимание слона от Яна Пауля. Пуля хлестко шлепнула в тело животного – с таким звуком мокрое полотенце шлепается о стену. Слон неуклюже повернулся – сказывалось пробитое пулей легкое. Развернув лошадь, Шон помчался прочь, а слон пустился за ним вдогонку.

Липкими от пота руками Шон не глядя, на ощупь перезарядил винтовку. Медная гильза выскользнула из пальцев и, ударившись о колено, упала в траву, под копыта лошади. Слон догонял. Шон отстегнул ремешок, стягивающий притороченное к седлу одеяло в скатке, и оно упало – порой даже упавшая шляпа может остановить атаку зверя, но этот слон не обратил на него внимания. Шон повернулся в седле и выстрелил. Слон снова закричал. Животное было уже так близко, что кровь свежей раны забрызгала Шону лицо. Лошадь его совсем выдохлась. Все тяжелее давался ей каждый шаг; они уже были почти на краю поляны, перед глазами маячила зеленая спасительная стена деревьев мопане.

Шон втолкнул в патронник винтовки еще один заряд и, перекинув ногу, лег животом на седло. Потом скользнул вниз и, коснувшись ногами земли, побежал рядом с лошадью. Он отпустил седло, и его потащило вперед; он чудом сохранил равновесие, с сумасшедшей скоростью перебирая ногами. Сумев удержаться на ногах, он развернулся, чтобы в первый раз спокойно сделать выстрел. Слон приближался с большой скоростью, он уже навис над ним всей своей огромной, как скала, массой. Хобот свернулся кольцом у него на груди, бивни подняты высоко.

«Слишком близко, – мелькнула в голове мысль, – слишком близко. Отсюда в голову не попасть».

Он прицелился во впадину на лбу слона, как раз между глаз. Раздался выстрел, и передние ноги слона подкосились. Мозг, укрытый за стенкой черепа, лопнул, как перезрелый помидор.

Шон попытался отскочить в сторону, но огромная туша обрушилась на него: одна нога животного ударом подцепила его и отбросила в сторону, животом на траву.

Он лежал и не шевелился. Ему было очень плохо, сердце едва трепыхалось в теплых и липких лапах страха.

Через некоторое время он сел и посмотрел на слона. Один из бивней отломился чуть не у основания.

Подошел Ян Пауль. Он тяжело дышал – видимо, бежал, торопился. Остановился перед слоном, потрогал рану на лбу и вытер о рубашку пальцы.

– Ты как, в порядке, дружище?

Он протянул Шону руку и помог встать на ноги. Потом поднял его шляпу и как следует выбил из нее пыль, прежде чем вручить Шону.

В уютном уголке, ограниченном с трех сторон животом и раскинутыми ногами убитого слона, они устроили ночевку.

Выпили кофе. Шон сидел между отцом и сыном Леру, спиной прислонившись к животу слона с его грубой кожей. Силуэты деревьев на фоне ночного неба дополнялись очертаниями стервятников, уже собравшихся на пир; во мраке ночи раздавался злобный хохот гиены, от которого мурашки бежали по спине. Знатное они устроили пиршество для тех, кто питается падалью. Говорили мало – слишком устали, но Шон чувствовал, что люди, сидящие рядом с ним, испытывают к нему глубокое чувство благодарности.

– Спасибо тебе, kerel, – хрипло сказал Ян Пауль, заворачиваясь в одеяло.

– Когда-нибудь, может, и ты для меня сделаешь то же самое, – отозвался Шон.

– Надеюсь, ja, очень надеюсь.

Настало утро.

– Чтобы вырезать все бивни, понадобится дня три или даже четыре, – сказал Упа, когда все проснулись, и посмотрел на небо. – Что-то не нравятся мне эти тучки. Кому-то придется сгонять в лагерь, прислать побольше людей и фургоны пригнать – не на руках же тащить эту прорву слоновой кости.

– Я поеду, – сказал Шон и быстро встал.

– Вообще-то, я сам хотел съездить…

Но Шон уже звал Мбежане седлать лошадь, и Упа не смог перечить ему, особенно после того, что случилось вчера.

– Скажи Уме, чтобы переправляла фургоны через реку, – уступил он. – Не хватало остаться на этой стороне, когда разольется река. Надеюсь, ты не против помочь ей.

– Нет, конечно, – бодро заверил его Шон. – Совсем даже не против.

После вчерашней охоты лошадь еще не совсем отдохнула, и прошло часа три, пока Шон добрался до реки. Он привязал ее на высоком берегу, а сам спустился к одному из прудков. Раздевшись, залез в воду. Набрав полные горсти грубого песка, принялся скрести тело. Наконец закончил и, выбравшись, стал вытирать тело рубахой, и кожа его при этом скрипела. Он сел на лошадь и поехал вдоль берега – искушение погнать ее вскачь было почти непереносимо. Он даже засмеялся, подумав об этом.

– Поле почти свободно, хотя… не удивлюсь, если подозрительный старикашка-голландец отправится следом за мной.

Он снова засмеялся, вспомнив, какие зеленые у нее глаза – как crème-de-menthe [43]в хрустальном бокале. Вспомнил и очертания ее юной груди. Мышцы ног напряглись, колени невольно сжали бока лошади, и она в ответ прибавила ходу.

– Ладно. Беги, если так захотелось, – подбодрил ее Шон. – Я, конечно, не настаиваю, но буду благодарен.

Сначала он заехал в свой лагерь и сменил пропахшую потом рубаху на свежую, кожаные бриджи – на ситцевые, а вместо обшарпанных сапог надел начищенные до блеска сапожки из мягкой кожи. Солью почистил зубы, продрал расческу через волосы на голове и бороде. Заглянул в зеркало и, увидев, что урон, нанесенный дракой, почти исчез, подмигнул отражению:

– Ну разве может она устоять перед тобой?

Еще раз покруче закрутил усы, выбрался из фургона и тут же заметил, что его беспокоит какое-то очень неприятное чувство. По дороге к лагерю Леру он все думал об этом и пришел к выводу, что такое же точно чувство он испытывал, когда отец, Уайт Кортни, вызывал его к себе в кабинет, чтобы наказать за мальчишеские проказы.