Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

Застольную беседу вел Упа; Шон слушал, а Ян Пауль сидел и дулся. Упа рассуждал о быках, об охоте, о землях на севере. Через несколько минут Шон понял, что никто и не ждет, чтобы он принимал участие в разговоре: несколько его нерешительных попыток были сокрушены словесным потоком Упы. Поэтому слушал он вполуха, все старался поймать, о чем говорят женщины у костров за лагерем, – они там готовили обед. Один раз до слуха донесся ее смех. Шон знал, что это смеется она, потому что именно этот глубокий звук он уже однажды слышал.

Наконец женщины закончили возиться с едой и кастрюлями, и Ума привела дочь и невестку к мужчинам. Шон встал и увидел, что Катрина высокого роста и плечи у нее как у мальчишки. Когда она шла к нему, юбка прижималась к ее длинным ногам, зато ступни были маленькие. Черные с золотым отливом волосы собраны в огромный пучок на затылке.

– А-а-а, мой драчливый медведь, – Ума взяла Шона за руку, – разреши представить тебе свою невестку. Генриетта, перед тобой человек, который чуть не убил твоего мужа.

Ян Пауль хмыкнул из своего кресла, а Ума рассмеялась, и огромная грудь ее заколыхалась от смеха. Генриетта была маленькая, почти совсем девочка, с темными глазами. «Я ей не понравился», – сразу догадался Шон. Он слегка поклонился и взял ее за руку, но она отдернула ладонь.

– А это моя младшенькая, Катрина. Вчера вечером ты уже ее видел.

«А вот ей я, пожалуй, нравлюсь». Длинные пальцы ее с аккуратно подстриженными ногтями лежали в его ладони. Шон отважился улыбнуться.

– Без ее помощи я бы истек кровью и помер, – сказал он.

Катрина смело улыбнулась в ответ, но не губами.

– Вы с честью переносите свои раны, минхеер, и синие глаза вам очень к лицу.

– Ну хватит, моя девочка, с тебя достаточно! – резко проговорил Упа. – Поди сядь рядом с матерью. – Он повернулся к Шону. – Я рассказывал тебе про жеребца… ну вот, я и говорю этому парню: «Какие пятнадцать фунтов, он и пяти не стоит, ты посмотри на его коленки, тонкие как палки». А он говорит… хочет меня, понимаешь, отвлечь… говорит: «А пойдем на седло посмотрим». Но я-то вижу, он уже забеспокоился…

Тонкая хлопчатобумажная кофточка едва сдерживала нетерпеливый напор молодой девичьей груди. Шону казалось, что он в жизни не видел ничего более удивительного.

Рядом с костром был устроен стол на козлах, и все наконец переместились туда. Упа прочитал молитву. Шон смотрел на него сквозь опущенные ресницы. Во время чтения борода Упы раскачивалась, а в одном месте, чтобы подчеркнуть мощь Всемогущего Бога, он громко хлопнул ладонью по столу. Его «аминь» произвело на Шона такое сильное впечатление, что он едва удержался, чтобы не зааплодировать. Выбившийся из сил Упа откинулся на спинку кресла.

– Аминь, – повторила за ним Ума и из котелка объемом с ведро принялась раскладывать по тарелкам тушеное мясо.

Генриетта добавляла к нему тыквенные оладьи, а Катрина клала перед каждым нарезанные куски свежеиспеченного маисового хлеба. Все беседы смолкли, тишина нарушалась только стуком металлических приборов о фарфор и громким сопением Упы.

– Давненько я не пробовал, госпожа Леру, такой вкусной еды, – сказал Шон, кусочком маисового хлеба подбирая остатки подливки.

Ума так и просияла:

– Давайте вашу тарелку, добавочки положу, минхеер. Обожаю смотреть, как мужчины едят. Упа тоже был когда-то хорошим едоком. Когда он еще ухаживал за мной и приходил к нам в гости, мой отец всегда отправлял его со мной погулять – он не мог позволить себе кормить лишний рот.

Она взяла тарелку Шона и снова наполнила ее.

– Сразу видно, кушать ты умеешь.

– Да, в этом смысле я себя в обществе не посрамлю, – согласился Шон.

– Подумаешь… – в первый раз за весь вечер подал голос Ян Пауль и передал свою тарелку матери. – Положи-ка и мне, мама, еще, что-то я сегодня проголодался.

Шон сощурился, подождал, пока перед Яном Паулем поставят полную тарелку, и только тогда не спеша взял свою вилку. Ян Пауль последовал его примеру.

– Черт побери! – радостно воскликнула Ума. – Снова начинается! Упа, до того как закончится наш обед, тебе, возможно, придется прогуляться и подстрелить пару буйволов.

– Ставлю соверен на Яна Пауля, – бросил жене вызов Упа. – Он у нас как полчище термитов. Клянусь, если ему нечего будет есть, он слопает весь брезент с фургонов.

– Отлично, – приняла вызов Ума. – Я не видела, как кушает этот медведь, но мне кажется, у него в животе еще много осталось места.

– Твою шерстяную шаль против моей зеленой шляпки, что Ян Пауль первый положит вилку и попросит пощады, – прошептала Катрина невестке.

– Когда мой Яник покончит с мясом, он слопает этого англичанина, – хихикнула Генриетта. – А шляпка у тебя красивая. По рукам.

Полная тарелка против полной тарелки – каждый черпак Ума отмеряла с тщательной добросовестностью – начиналось состязание едоков. Разговоры за столом постепенно иссякали и умолкли совсем.

– Еще? – спрашивала Ума, как только тарелки становились пустыми, и каждый раз, переглянувшись, оба согласно кивали.

Наконец черпак заскреб по дну кастрюли.

– Все, еда кончилась, дети мои, придется опять объявить ничью.

Она замолчала, но и остальные продолжали молчать. Шон и Ян Пауль сидели не двигаясь, каждый уставясь в свою тарелку. Ян Пауль икнул, лицо его побледнело. Он поспешно встал со стула и скрылся в темноте.

– А-а-а! Тихо! Слушайте! Слушайте! – радостно воскликнула Ума.

Все прислушались, и вдруг она разразилась смехом:

– Бесстыдник неблагодарный, так вот как ты относишься к моей еде? Упа, где мой соверен?!

– Да погоди ты, жадная старуха, игра еще не кончена, – отмахнулся супруг и повернулся к Шону. – Сдается мне, что эта лошадка сейчас лопнет.

Шон закрыл глаза. Звуки, сопровождающие недомогание Яна Пауля, отчетливо долетали до его ушей.

– Благодарю вас за…

Но доканчивать фразу у него уже не было времени. Не терпелось поскорей оказаться подальше, чтобы ничего не услышала девушка.

На следующее утро за завтраком Шон размышлял о том, что он сделает дальше. Он напишет приглашение на обед, а потом сам его и доставит. Тогда им придется просить его остаться на чашку кофе, а потом если он подождет, то обязательно дождется удобного случая. Даже Упа иногда умолкает, да и Ума тоже может на некоторое время утратить бдительность. Шон не сомневался, что у него появится возможность поговорить с девушкой. О чем с ней говорить, он не знал, но об этом побеспокоится, когда придет время. Он залез в фургон и отыскал в сундуке карандаш и бумагу. Вернувшись к столу, расправил перед собой листок. Потом пожевал кончик карандаша, посмотрел вдаль. Между деревьями виднелось шевеление. Шон положил карандаш и встал. Залаяли собаки, но вскоре замолчали, узнав Хлуби. Он приближался мелкой рысью – нес какую-то новость. Шон едва дождался, когда он подбежит.