Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

Ян Пауль пустил лошадь в легкий галоп и обогнал отца. Шон сжал кулаки, превратив их в увесистые кувалды, и внимательно наблюдал за его приближением. Ян Пауль сидел в седле прямо и остановил лошадь в десятке шагов от Шона; большим пальцем, толстым и коричневым, как жареная сосиска, он сдвинул шляпу на затылок и слегка потыкал шпорами лошадь в бока, отчего та заплясала под ним.

– Что я вижу, – насмешливо проговорил он, изображая удивление. – Rooi Nek [39]все еще здесь?

Собаки Шона бросились навстречу другой стае, и они закружились на месте; малоподвижные от напряжения, с ощетинившимися загривками, они исполняли сдержанный обряд взаимного обнюхивания, то и дело задирая заднюю лапу в ритуальном акте мочеиспускания.

– Почему бы тебе не залезть на дерево? Там тебе самое место – будешь чувствовать себя как дома, – кротко заметил Шон.

– Ах вот ты как? – Ян Пауль даже привстал на стременах.

Он вынул из стремени правую ногу, перекинул ее через лошадиный круп, собираясь спешиться, но не успел – Шон бросился на него. Лошадь нервно отскочила в сторону, и бур, потеряв равновесие, вцепился в седло. Шон обеими руками крепко ухватил его за рыжую бороду, всем своим весом приналег на него и опрокинул на спину. Ян Пауль замолотил руками по воздуху, нога его застряла в стремени, и он повис, как гамак: с одной стороны нога его зацепилась за стремя, а с другой – его держали за бороду крепкие руки Шона. Шон прочно стоял на ногах, потешаясь над воплями бура.

Возбужденные примером Шона, собаки отбросили китайские церемонии и ринулись друг на друга, слившись в одну рычащую, щелкающую зубами хаотическую массу, – шерсть летела во все стороны, как песок в пустыне Калахари во время песчаной бури.

Тут ремешок стремени оборвался, Шон повалился назад. Он быстро перевернулся и вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы встретить атаку Яна Пауля. Мощный удар, который бур нанес ему сверху, он выдержал, но был потрясен; они сошлись грудь с грудью, и Шон почувствовал, что встретил примерно равную силу. Они боролись молча, касаясь друг друга бородами, а между их глазами было не более нескольких дюймов.

Шон быстро перенес вес и сделал попытку броска, но Ян Пауль был к этому готов и держал его легко и крепко, как танцор партнера. Потом настала его очередь: он крутанулся в руках Шона, и тот громко крякнул, пытаясь ему воспрепятствовать.

Неожиданно в драку вмешался Упа Леру: он двинул вперед свою лошадь и, размахивая тяжелой, свистящей в воздухе плетью из кожи бегемота, разогнал собак.

– А ну, кончайте! Эй, вы, черт бы вас побрал! Хватит, кончайте!

Спину Шона ожег удар плети, и он закричал от боли, и тут же заорал Ян Пауль, который тоже отведал тяжелой плетки. Бойцы отпустили друг друга и, потирая следы от плеточных ударов, отступили перед худым как скелет, белобородым стариком на лошади.

Тут подъехал первый фургон, где на козлах сидело существо женского пола весом не менее двухсот фунтов.

– Зачем ты остановил их, Упа? – закричала дородная женщина.

– А если они поубивают друг друга, тогда что?

– Стыдись! Мальчики решили позабавиться, а ты все испортил! Забыл, как сам любил подраться? Старый ты пень, вспомни свою молодость и оставь их в покое! Пусть ребятки порезвятся в удовольствие.

Вертя в руке плетку и глядя то на Шона, то на Яна Пауля, Упа заколебался.

– Отойди в сторонку и не лезь не в свое дело, – приказала жена.

Она была женщиной плотной, как гранит, блузку ее распирала пышная грудь, а обнаженные коричневые руки обладали мужскими мускулами. Широкие поля шляпы бросали тень на ее лицо, но Шон успел разглядеть пышные, как пудинг, розовые щеки – на таком лице чаще играет улыбка, чем хмурятся брови. Рядом с ней сидели еще две девицы, но рассмотреть их у него не хватило времени.

Упа уже убрал с дороги свою лошадку, и Ян Пауль снова двинулся на него. Шон встал на цыпочки и сгруппировался – он уже испытал на себе силу противника, но это была лишь закуска: основное блюдо еще предстояло отведать, и он не вполне был уверен, что сможет проглотить его.

Ян Пауль решил прощупать Шона длинным ударом правой, но Шон успел увернуться, и толстая подушка бороды смягчила удар; он нанес Яну Паулю крюк по корпусу, прямо под поднятую руку, тот хрюкнул и отскочил назад.

А Упа Леру отбросил всякие сомнения и любовался ими со все возрастающим восхищением. Бой действительно обещал быть добрым. Бойцы стоили один другого: оба крупные, обоим под тридцать, оба быстро двигались и крепко стояли на ногах. Оба явно имели достаточный опыт в таких делах, дрались они частенько. Это было видно по тому, как они прощупывают друг друга, уворачиваются от ударов, сближаются, делают ложные движения, открываются, заманивая друг друга – менее опытный боец давно бы купился на это и горько потом пожалел – и тут же отскакивая.

И вдруг плавный, текучий, почти ленивый рисунок боя взорвался. Ян Пауль прыжком пошел на сближение, взял влево, тут же сменил направление, словно конец извивающейся плети, и снова нанес удар правой. Шон нырнул и тем самым открылся для левой противника. От удара он шатнулся назад, в глазах потемнело, скула была рассечена, из раны потекла кровь. А Ян Пауль уже рьяно наседал, держа кулаки наготове, и ждал, когда Шон раскроется. Шон отступал, ногами его двигало чутье: он ждал, когда пройдет темень в глазах и в руки вернется ощущение силы. Он видел, что Ян Пауль идет вперед, и ноги его продолжали упруго двигаться. Шон опустил руки, ожидая момента, когда Ян Пауль сделает ошибку. Тот по глазам Шона заметил хитрость, однако слишком поздно: он попытался вырваться из ловушки, но плотно сжатый кулак врезался ему в лицо. Ян Пауль зашатался и отступил; лицо его тоже окрасилось кровью.

Бой продолжался уже между фургонами, где у бойцов появилась возможность с десяток раз поменять руки. Снова сошлись вплотную, били головой, коленями, потом опять разошлись, и в ход пошли кулаки. В очередной раз вцепившись друг в друга, они покатились вниз по крутому берегу Лимпопо. Битва продолжалась на мягком песке, который мешал двигать ногами. Они упали, и песок, как сахарная пудра, забил им рты, налип на волосы и бороды.

Они оказались в одном из водоемов и продолжали биться в воде. Вода попала в легкие, и они отчаянно кашляли, барахтаясь в луже, как два самца-бегемота. Движения их становились все медленнее – вот они уже стоят на коленях друг против друга, не в силах больше подняться на ноги, с них ручьями стекает вода, и оба с шумом хватают ртом воздух.

Шон не мог бы сказать определенно, по какой причине в глазах потемнело: то ли из-за того, что солнце к концу битвы действительно село, то ли темнота рождена усталостью. Сквозь эту тьму Шон смотрел, как Яна Пауля стало тошнить, причем рвало его так, что душу раздирало от этих звуков, хотя изо рта его вылетело всего лишь несколько капель желчи.