Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

Шон с Катриной стояли рядышком и смотрели, как за деревьями пропадает в пелене дождя караван фургонов. Шон держал Катрину за руку. Он понимал, как ей сейчас грустно, и чувствовал жалость к ней. Он обнял девушку – платье Катрины было влажное и холодное. Вот пропал вдали последний фургон, и они остались одни посреди необъятной, как одиночество, земли. Катрина задрожала и посмотрела снизу вверх на стоящего рядом мужчину. Он был такой огромный, такой неодолимо мужественный… и чужой. Она вдруг испугалась. Ей снова захотелось услышать материнский смех, увидеть едущих впереди ее фургона брата и отца, как это и было всегда.

– О, прошу тебя… я хочу… – Она вывернулась из его руки.

Этой фразы Катрина так и не закончила; она посмотрела ему в лицо, на его полные, обожженные солнцем до черноты губы – и эти губы улыбались ей. Потом заглянула ему в глаза, и страх сам собой куда-то исчез. Под взглядом этих глаз она больше никогда ничего не будет бояться, до самого конца жизни, а случится это еще очень не скоро. Его любовь была ей защитой; любовь окружала ее, как замок с толстыми стенами. Здесь ей будет безопасно, сюда не войдет больше никто чужой. Первое ощущение этого было столь сильно, что она могла только тихо стоять и не противиться окутывающему ее теплу его любви.

В тот же вечер они перегнали фургоны Катрины обратно на южный берег реки. Дождь все не переставал. Зулусы Шона подавали им знаки, махали руками, но между ними ревел бурый поток, заглушая все остальные звуки, а заодно и надежду переправиться. Катрина со страхом смотрела на бешено несущуюся воду:

– Вы что, и в самом деле переплыли реку, минхеер?

– Да, причем так быстро, что промокнуть не успел.

– Спасибо вам, – сказала она.

Несмотря на дождь и густой дым от костра, Катрина приготовила ужин, причем не хуже матери. Они поели под брезентовым навесом, натянутым возле ее фургона. Ветер раскачивал фонарь «молния», хлопал брезентом и задувал брызги дождя под полог. Было очень неуютно, и, когда Шон предложил перейти в фургон, Катрина согласилась сразу, почти не колеблясь. Она села на край своей кроватки, а Шон уселся напротив нее на сундук. Совсем скоро после неловкого начала разговор побежал так же быстро, как и воды реки, несущейся неподалеку от фургона.

– Ой, у меня же совсем мокрые волосы! – воскликнула наконец Катрина. – Вы не против, если я просушу их, пока мы разговариваем?

– Конечно нет.

– Тогда встаньте, мне нужно достать полотенце.

Они встали одновременно. В фургоне было совсем тесно. И они коснулись друг друга. И неожиданно оказались на кровати. Движения его губ, прижимающихся к ее губам, теплый их вкус, настойчивая мольба его пальцев, поглаживающих ее затылок и спину, – все это было для нее очень странно, все это приводило ее в замешательство. Сначала она отвечала на ласки как бы неохотно, потом все проворней, с озадачивающими ее движениями собственного тела; пальцы ее жадно хватали его руки и плечи. Она этого не понимала, но ей было все равно. Смятение охватило все ее существо, она уже не могла от него избавиться, да и не хотела. Протянув руку, она запустила пальцы в его волосы, притянула голову к себе. Зубы его впились ей в губы – о, какая сладкая, какая возбуждающая боль! А тут еще ладонь его поползла со спины обратно и накрыла ее упругую круглую грудь. Сквозь тонкую ткань он нащупал бугорок соска и нежными пальцами стал ласкать его. Она ответила ему, как молодая кобылка, впервые познавшая хлыст. Мгновение лежала, потрясенная его лаской, потом судорожно дернулась, и это застало его врасплох. Он отпрянул от кровати и больно ударился головой об угол деревянного сундука. Сев на полу, изумленно уставился на нее и даже забыл потереть шишку на голове. Щеки ее вспыхнули, обеими руками она откинула назад волосы. Она дико трясла головой, словно пытаясь прийти в себя и одновременно что-то произнести.

– Теперь вы должны идти, минхеер… слуги приготовили для вас постель в другом фургоне, – сумела она наконец сказать.

Шон кое-как поднялся на ноги:

– Но я думал… ведь мы с тобой… ну, ты понимаешь…

– Не подходите ко мне, – тревожно предупредила она. – Если вы снова сегодня тронете меня, я… я вас укушу.

– Но, Катрина, прошу тебя. Как же я могу спать в другом фургоне…

Эта мысль ужаснула его.

– Я буду готовить еду, чинить одежду… я буду делать все-все! Но пока вы не найдете священника…

Продолжать она не стала, но Шон и без того понял, что она имеет в виду. Он принялся возражать, пытаясь сломить непреклонность этой дочери бура. Но в конце концов отправился искать свою койку.

Однако там он увидел перед собой одну из собак Катрины, еще не совсем взрослую пятнистую гончую. Попытки Шона убедить пса, чтобы тот ушел, потерпели полный провал, как и давешний спор с его госпожой. Они устроились на одной кровати. В течение ночи они так и не сошлись во мнении, что такое половина одеяла. С тех пор собака получила кличку Тиф [44].

Шон твердо решил показать Катрине, что ее позиция очень его обижает и возмущает. Он будет с ней вежлив, но холоден. Однако утром, когда они сели завтракать, буквально через пять минут его демонстративное осуждение ее поведения удивительным образом преобразилось: он сидел и не мог отвести глаз от ее лица, а говорил так много, что завтрак продлился целый час.

Дождь лил не переставая еще три дня, а потом прекратился. Выглянуло солнышко, и все радостно приветствовали его, как старого друга. Но прошло еще десять дней, пока к реке наконец не вернулся здравый рассудок.

Для них двоих ни время, ни дождь, ни поведение реки почти ничего не значили. Они ходили в буш по грибы, сидели в лагере, а когда Катрина была чем-то занята, Шон ходил за ней как хвост или сидел рядом. А еще они разговаривали. Слушала она его очень внимательно. Там, где надо было смеяться, смеялась, где удивляться – сидела раскрыв рот и глядела на него не отрываясь. В общем, слушательницей Катрина оказалась превосходной. Что же касается Шона, один только звук ее голоса приводил его в состояние восторженного транса – так было бы, даже если бы она просто повторяла одно и то же слово. А вот по вечерам обоим было трудновато. Уже к вечеру Шон начинал беспокоиться и искал любой повод, чтобы только к ней прикоснуться. Она тоже хотела этого, но ее напугало чувство, которое она испытала в ту ночь, оказавшись совсем рядом с ним, и которому чуть не поддалась. Поэтому Катрина составила на листке список правил поведения и положила его перед Шоном:

– Обещай только целовать, а больше – ни-ни!

– Обещаю, если, конечно, сама не скажешь, что можно, – с готовностью согласился Шон.

– Ну уж нет! – Она сразу увидела в этом ловушку.