Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Нкози, осталось совсем мало времени… уже началось.

Спрыгнув с лошади, Шон ринулся в фургон и распахнул брезентовый полог.

– Шон, – сказала Катрина, – слава богу, ты вернулся.

Она села в кровати. Глаза ее в лучах лампы светились зеленым светом, но вокруг них виднелись темные круги.

Шон опустился перед кроваткой на колени и обнял ее. Сказал ей несколько тихих ласковых слов, и она, прильнув к нему, провела губами по лицу мужа. Весь мир сжался до одного-единственного утонувшего во мраке фургончика, освещенного лишь тусклой лампой и любовью двух человеческих существ.

Она вдруг застыла в его объятии и громко охнула. На лице Шона появилось выражение беспомощности; он испугался, и его большие руки, лежащие на ее плечах, задрожали – он не знал, что делать.

– Что, что нужно делать, радость моя? Как тебе помочь?

Тело ее постепенно обмякло.

– Ты нашел священника? – прошептала она.

– Ах да, священника!

Шон совсем про него забыл. Не выпуская ее из объятий, он повернул голову.

– Альфонсо… Альфонсо! Быстрей сюда! – крикнул он.

В проеме появилось бледное от усталости, грязное от дорожной пыли лицо отца Альфонсо.

– Давай, быстренько пожени нас, – приказал ему Шон. – Быстрей, дружище, давай-давай… Соображаешь, о чем я?

Альфонсо влез в фургон. Полы его рясы были изорваны, сквозь дыры виднелись белые костлявые колени. Он встал над ними и открыл свою книгу.

– Кольцо? – спросил он на португальском.

– Да, – ответил Шон.

– Нет! Нет! Кольцо? – Альфонсо вытянул палец и нарисовал в воздухе кружок. – Кольцо!

– Мне кажется, он говорит про обручальное кольцо, – прошептала Катрина.

– О господи, – проговорил Шон, – про кольца я совершенно забыл.

Он с отчаявшимся видом стал озираться:

– Что бы нам такое придумать? Может, у тебя в сундуке есть что-нибудь в этом роде?

Катрина покачала головой, открыла рот, собираясь что-то ответить, и опять закрыла, ощутив новый приступ боли. Шон прижимал ее к себе, пока не прошло, и, когда она снова обмякла, сердито посмотрел на Альфонсо:

– Давай венчай же нас… черт бы тебя побрал. Ты что, не видишь, уже нет времени на какие-то побрякушки.

– Кольцо? – снова сказал Альфонсо; вид у него был очень несчастный.

– Ладно, будет тебе кольцо…

Шон выпрыгнул из фургона и увидел Мбежане:

– Тащи сюда мою винтовку, быстро!

Если Шону вздумалось пристрелить португалишку, это его дело, а долг Мбежане – помочь ему. Он доставил Шону винтовку. Из поясного кошелька Шон достал золотой соверен, положил его на землю и приставил к нему ствол. Пуля пробила рваную дырку. Он бросил винтовку обратно Мбежане, подобрал маленький золотой кружочек и снова залез в фургон.

Во время обряда Катрина трижды хватала воздух ртом от боли, и каждый раз Шон крепко прижимал ее к себе, а Альфонсо говорил нужные слова все быстрей. Шон кое-как насадил на палец Катрины пробитый соверен и поцеловал ее. Альфонсо протараторил по-латыни последние слова обряда.

– О Шон, кажется, он выходит.

– Убирайся, – сказал Шон, обращаясь к Альфонсо, и сопроводил это слово выразительным жестом в сторону выхода; слава богу, поп все понял и сразу вышел.

Потом все произошло довольно быстро, хотя для Шона это показалось целой вечностью – как и тогда, когда отрезали Гаррику ногу. И вот наконец лихорадочная суета закончилась. Катрина лежала тихо, лицо ее было бледно, а на кровати, прильнув к ней, весь в фиолетовых пятнах и в крови, неподвижно лежал ребенок, которого они произвели на свет.

– Он мертвый, – прохрипел Шон. Весь мокрый от пота, он сидел, откинувшись спиной на дальнюю стенку фургона.

– Нет! – яростно возразила Катрина и попыталась сесть. – Нет, никакой он не мертвый… Шон, да помоги же ты мне!

Она объяснила, что надо делать, и ребенок наконец подал голос.

– Мальчик, – тихо сказала Катрина. – О Шон… это мальчик.

Сейчас она для него была еще более красива, чем когда-либо прежде. Бледная, усталая и прекрасная.

Как Шон ни протестовал, все было впустую. Катрина встала с постели уже на следующее утро и напялила на себя старое платье. Шон метался между ней и лежащим на кровати ребенком.

– Я еще такая толстая, – жаловалась она. – Представь, если я останусь лежать еще день или два.

Она скорчила ему рожу и продолжила возиться со шнуровкой корсета.

– Только кто будет присматривать за ребенком?

– Я! – горячо отозвался Шон. – А ты подскажешь, что и как надо делать.

Спорить с Катриной было все равно что ловить пальцами ртутные шарики – толку никакого. Она закончила со своим туалетом и взяла ребенка на руки.

– Помоги мне сойти по ступенькам, – улыбнулась она.

В тени большого дерева Шон и Альфонсо устроили для нее кресло, и зулусы пришли посмотреть на ребенка. Катрина держала его на коленях, а рядом с нерешительным видом стоял Шон; у него было такое лицо, будто он не совсем понимает, что происходит. Ему все еще казалось, что это ему снится… Слишком много всего произошло, и разум его не мог переварить это в столь короткое время. Прислушиваясь к неторопливому потоку суждений и замечаний своих зулусов, он оцепенело улыбался и безвольно отвечал на уже двенадцатое за это утро рукопожатие Альфонсо.

– Возьми своего ребенка на руки, нкози… мы хотим посмотреть на него у тебя на руках, – попросил Мбежане, и остальные зулусы криками поддержали его.

Выражение лица Шона медленно менялось, – кажется, он пытался понять, чего от него хотят.

– Возьми его на руки, нкози.

Катрина протянула ему сверток, и все увидели, как в глазах Шона мелькнул страх.

– Не бойся, нкози, он еще не кусается, зубы не выросли, – подбодрил его Хлуби.

Шон неуклюже взял в руки своего первенца и сгорбился, приняв позу новоиспеченного папаши. Зулусы заулыбались, послышались приветственные крики, и лицо Шона постепенно разгладилось, мышцы расслабились, и на губах заиграла горделивая улыбка.

– Посмотри, Мбежане, ну разве он не красавчик?

– Такой же красавчик, как и его отец, – согласился Мбежане.

– Твои слова как обоюдоострый клинок, – засмеялся Шон.

Он приблизил к ребеночку лицо. На голове у младенца была шапочка темных волосиков, носик плоский, как у бульдога, глазки млечно-серые, а красненькие ножки длинные и худые.

– Как ты его назовешь? – спросил Хлуби.

Шон посмотрел на Катрину.

– Скажи им, – попросил он.

– Его будут звать Дирком, – сказала она на зулусском.

– А что это значит? – спросил Хлуби.

– Дирк означает «кинжал» – острый нож.

И все зулусы сразу же закивали, одобряя имя новорожденного. Хлуби достал табакерку и пустил ее по кругу.

– Это, – сказал Мбежане, беря щепотку табаку, – хорошее имя.