Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Понимаю, колючка острая, и рана болит, но она у тебя не в ноге.

Хлуби снова пошаркал подошвой.

– Помнится, ты называл их обезьянами… что, поменял мнение? – спросил Шон.

– Нкози, они и вправду настоящие обезьяны, – вздохнул Хлуби, – но они очень симпатичные обезьяны.

– Ладно уж, оставайся… только смотри не переусердствуй. Твои силы нам еще понадобятся. Обратно идти опять через горы.

Одноглазый вел вьючную лошадь и очень этим гордился. Они двигались через местность, заросшую высокой травой, через болота с манговыми деревьями, через густые жаркие джунгли, потом по белому коралловому песку и по земле, где росли пальмы с кривыми стволами. И вот наконец добрались до самого моря.

Нова-Софала представляла собой крепость с толстыми стенами и медной пушкой. Море под нею имело грязно-коричневый цвет – здесь в него несколькими рукавами впадала река.

– Madre de Dio [45] Матерь Божия (порт.) . , – увидев Шона, сказал часовой и немедленно доставил его к коменданту.

Комендантом оказался маленький человек с желтым от лихорадки лицом и в потемневшем от пота, помятом мундире.

– Madre de Dio, – сказал комендант, отодвинул стул, на котором сидел, и выскочил из-за стола.

Он не сразу понял, что, несмотря на внешний вид, этот грязный бородатый гигант не опасен. Комендант говорил по-английски, и Шон изложил ему свою проблему.

О чем разговор, конечно, он ему поможет. В крепости трое иезуитских миссионеров, они только что прибыли из Португалии, и у них просто руки чешутся, чтобы поскорее приступить к делу. Шон может выбирать любого, но для начала он непременно должен принять ванну, пообедать с комендантом и помочь ему продегустировать вина, которые прибыли на корабле вместе с миссионерами. Шону эта идея очень понравилась.

С миссионерами он познакомился за обедом. Все трое – молодые люди, все еще розовощекие; Африка не успела наложить свою печать на эти лица. Все трое выразили горячее желание немедленно отправиться вместе с ним, и Шон выбрал самого юного, но не за внешность, а скорее за имя. «Отец Альфонсо» – в этом имени звучало нечто героическое. Иезуиты отправились спать рано и оставили коменданта, четырех младших офицеров и Шона наедине с портвейном. Они провозгласили тост за королеву Викторию и ее семейство, потом за короля Португалии и его семейство. После этого они почувствовали такую жажду, что стали пить за отсутствующих друзей, потом друг за друга. Комендант с Шоном дали взаимную клятву в вечной дружбе и верности, и это почему-то вдруг опечалило старого вояку. Он заплакал, а Шон хлопал его по плечу и предлагал сплясать для него «Лихого белого сержанта». Комендант ответил, что посчитает это для себя великой честью, более того, он с великим удовольствием на это посмотрит. Сам он этого танца не знает, но, может быть, Шон покажет ему, как это делается.

Танцевали они на столе. У коменданта получалось просто превосходно, пока он не вошел в раж, не рассчитав размеров стола. Шон помог младшим офицерам уложить беднягу в постель.

Наутро он, отец Альфонсо и Одноглазый двинулись в обратный путь по направлению к горному хребту.

Любая задержка теперь сильно раздражала Шона, ему не терпелось поскорей вернуться к Катрине. Английский отца Альфонсо был примерно такого же уровня, как и португальский Шона. Поэтому разговаривать было непросто, но Альфонсо решил эту проблему тем, что без передышки говорил один. Сначала Шон старался слушать, но потом решил, что этот добрый пастырь просто пытается обратить его в свою веру, и слушать бросил. Альфонсо, похоже, нисколько не обиделся и продолжал говорить, держась за лошадь обеими руками; ряса его колыхалась, по щекам в тени широкополой шляпы ручьями стекал пот. Переставляя ноги, как старый аист, за ними следовал Одноглазый.

До деревни Одноглазого они добрались за два дня. Их приход был встречен как триумфальное возвращение победителей. Лицо отца Альфонсо так и просияло, когда он увидел перед собой так много будущих обращенных в истинную веру. Шон представил себе, что тот уже мысленно потирает руки, и решил не останавливаться, пока Альфонсо не забыл о главной цели этой экспедиции. Одноглазому в качестве платы за услугу Шон подарил охотничий нож. Прижав нож к груди, Одноглазый уселся под большим деревом посредине деревни, его тоненькие ножки больше не в силах были держать его вес.

– Хлуби, хватит прохлаждаться… мы едем немедленно!

Шон даже не слезал с лошади и нетерпеливо ждал, пока Хлуби прощается сразу с тремя местными девушками. Хлуби продемонстрировал традиционный вкус всех зулусов: все три были молоденькие, полногрудые и толстозадые. И вдобавок все три безутешно плакали.

– Ну хватит, Хлуби, поехали… в чем дело?

– Нкози, они считают, что я всех трех взял себе в жены.

– С чего это они взяли?

– Вот и я думаю, нкози…

Хлуби с трудом освободился от объятий самой пухленькой и молоденькой, схватил свои копья и пустился бежать. Шон и Альфонсо галопом поскакали его догонять. Местные жители кричали им вслед слова прощания, и Шон оглянулся; он увидел, что Одноглазый все еще сидит под тем же большим деревом.

Темп движения, который задал Шон, подействовал наконец на отца Альфонсо. Словесный фонтан его ослаб, он обнаружил нежелание своей задницы касаться седла, ехал скрючившись, прижавшись к шее лошади и задрав ягодицы вверх. Они миновали перевал и стали спускаться по другому склону. Потом земля пошла ровно; они оказались в долине реки Саби и въехали в лес.

На девятый день путешествия из Нова-Софалы путники достигли берега реки Саби.

День клонился к вечеру. На водопой в русло реки слетелись стаи цесарок. Окруженные голубой дымкой хлопающих крыльев, они поднялись в воздух.

Ведя за собой спутников, Шон стал спускаться по склону. Пока лошади пили, Шон беседовал с Хлуби.

– Узнаёшь это место на реке?

– Да, нкози, мы в двух часах езды от лагеря вверх по течению… когда шли через лес, забрали далеко к северу.

Шон посмотрел на солнце: оно уже висело над верхушками деревьев.

– До темноты осталось полчаса… и ночи сейчас безлунные.

– Можно подождать до утра, – с надеждой предложил Хлуби.

Шон пропустил его слова мимо ушей и махнул рукой Альфонсо, приказывая садиться в седло. Альфонсо хотел было подискутировать о целесообразности продолжения движения. Но Шон всей пятерней схватил его за рясу и помог вскарабкаться на лошадь.

В фургоне, где спала Катрина, горела лампа – это она, просвечивая сквозь брезент, вела в темноте путников последние полмили к лагерю. Вот залаял, приветствуя их, Тиф. Навстречу им во главе остальных зулусов выбежал Мбежане и взял лошадь Шона под уздцы. Говорил он громко, и в голосе слышалась тревога пополам с облегчением.