Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

Шон уже совсем поправился и вполне мог вставать, но Катрина еще долго держала его в постели. Она ухаживала за ним, как мать за своим ребенком, и это ему очень нравилось. Шон, как и всякий мужчина, с большим удовольствием принимал заботу и даже слегка преувеличивал степень опасности своих ран.

Наконец, хотя и с большой неохотой, Катрина позволила ему встать. Еще с неделю он не выходил за пределы лагеря, пока окончательно не окрепли и не перестали подкашиваться ноги. А в один прекрасный вечер он взял винтовку и отправился с Мбежане пострелять свежей дичи. Шли они медленно, Шон старался беречь ногу; совсем недалеко от стоянки ему удалось подстрелить молодую антилопу канну. Шон сел под деревом мсаса и закурил сигару, а Мбежане тем временем побежал за подмогой, чтобы перенести свежее мясо в лагерь. Шон смотрел, как они разделывают тушу; мясо покрывали довольно толстые прослойки жира. Зулусы сложили мясо на шесты, концы шестов положили себе на плечи и по двое понесли добычу в лагерь.

Когда вернулся Шон, Катрина пребывала в своем непостижимо-загадочном настроении. За ужином он заговорил с ней, и она отвечала как-то мечтательно-отстраненно, а потом уселась у костра несколько особняком. Она была удивительно прелестна, но Шон чувствовал озадаченность и даже немного обиделся. Наконец он не выдержал и встал:

– Пора спать, я провожу тебя до фургона.

– Ты иди. Я еще посижу немножко.

Шон даже растерялся, не зная, что и делать.

– Что-то не так? Я сделал что-то не так?

– Нет-нет, – быстро ответила она. – Все в порядке. Иди спать.

Он поцеловал ее в щечку:

– Если что, зови меня. Я буду рядом. Спокойной ночи и сладких снов.

Шон выпрямился.

– Пошли, Тиф, – позвал он. – Пора спать.

– Оставь, пожалуйста, Тифа со мной.

Катрина схватила собаку за загривок и удержала ее рядом.

– Зачем?

– Не так скучно будет сидеть.

– Тогда и я останусь. – Шон собрался было сесть рядом.

– Нет, ты иди спать, иди же!

В голосе ее чувствовалось отчаяние, и Шон пристально посмотрел на нее:

– Ты правда хорошо себя чувствуешь?

– Да, да. Прошу тебя, иди.

Он направился к своему фургону, потом оглянулся. Она сидела очень прямо и держала собаку.

Шон полез в фургон. Оказавшись внутри, увидел, что там уже горит лампа, а посмотрев на кровать, удивленно замер на месте. На ней были постелены не просто грубые одеяла, как раньше, а настоящие простыни. Он провел ладонью по гладкой поверхности ткани, она была свежевыглажена и хрустела. Он сел, снял сапоги. Расстегнув рубаху, бросил ее на сундук, потом лег на спину и посмотрел на лампу.

– Черт возьми, очень странно все это, – проговорил он вслух.

– Шон, – послышался ее голос рядом с фургоном.

Шон мгновенно вскочил и откинул полог.

– Можно войти? – Она смотрела на него.

– Да, конечно.

Он протянул ей руку и поднял ее в фургон. Заглянул в лицо – оно было испуганно.

– Все-таки что-то случилось, – сказал он.

– Нет, не трогай меня. Я должна тебе кое-что сказать. Сядь на кровать.

Не на шутку встревоженный, Шон внимательно смотрел ей в лицо.

– Когда я ушла с тобой, я думала, что люблю тебя. Думала, что мы с тобой всегда будем вместе. – Она болезненно сглотнула. – А потом нашла тебя там на траве, ты лежал весь израненный и полумертвый. Ты чуть не погиб еще до того, как по-настоящему началась наша совместная жизнь.

Шон видел, как изменился ее взгляд: она снова болезненно переживала то, что случилось. Он протянул руку, но она схватила его за запястье:

– Нет, погоди… прошу тебя, дай я закончу. Мне надо все тебе объяснить. Это очень важно. – Шон опустил руку, и она быстро продолжила: – Ты был при смерти, и я тоже умирала, все во мне умирало. Внутри была пустота. Ничего не осталось. Ничего… пустота внутри и холод снаружи – холод смерти. Я трогала твое лицо, и ты смотрел на меня. Я молилась тогда, Шон, молилась изо дня в день, когда ты боролся с гнилой смертью в своем организме.

Она опустилась перед ним на колени и обняла руками за пояс:

– Теперь мы живы и мы снова вместе. Но я теперь знаю, что так не может продолжаться вечно. Еще один день, год, а если повезет – двадцать лет. Но ведь не вечно. Я вижу, что относилась к нашей с тобой жизни как девчонка. А я хочу быть твоей женой.

Он быстро наклонился к ней, но она отпрянула и встала. Отстегнула пуговицы, и платье ее упало на пол. Катрина распустила волосы, и они блестящим водопадом обрушились на ее белое тело.

– Смотри на меня, Шон, я хочу, чтобы ты видел меня. Вот это все – и свою любовь – я отдаю тебе… Довольно ли этого?

Шон смотрел на гладкие выпуклости и впадины ее тела, на волосы, схожие с черным пламенем, на мягкий свет, отражающийся в ее мягкой коже. Краска, залившая щеки, спустилась ей на грудь, и Катрина порозовела и вспыхнула от смущения, однако гордо выставила вперед соски, как бы похваляясь своим совершенством. Дальше смотреть на нее он не стал. Прижал к себе и накрыл ее наготу своим большим телом. Она вся трепетала, и он укутал ее простыней и успокаивал, нашептывая ласковые слова, пока не унялась дрожь, пока она не затихла, спрятав голову ему под бороду и прижав лицо к шее.

– Покажи мне, как это надо делать… Я хочу отдать тебе все. Покажи, что я должна делать, – прошептала она.

Вот так они стали мужем и женой, и акт их единения был как музыка, где гармонично слились звуки множества инструментов. Здесь была и мягкая ласка теплого ветерка, и жгучее желание – так иссохшая от жары земля жаждет дождя. И боль, острая и скорая, и движение, словно по саванне скачет табун лошадей, и звуки – тихие, как голоса в ночи, но исполненные радости, как приветствие друга. Здесь был и восторг, на орлиных крыльях поднимающийся все выше и выше, и торжествующий взлет, а за ним мощный удар обезумевшей волны о скалистый берег; а потом тишина и покой, и тепло внутри, и сладкая истома, и дремота двух сонных, тесно прижавшихся друг к другу щенков, и крепкий сон. Но и во сне все не закончилось, снова продолжились поиски и находки, снова слияние и исполненное тайн и открытий странствие чужестранца в потаенных глубинах ее тела.

Утром она сходила к себе и принесла ему Библию.

– Эй, эй, – запротестовал он, – я уже давал одну клятву.

Катрина засмеялась – в ее глазах и во всем теле все еще горела радость воспоминания о минувшей ночи. Она открыла книгу в конце, на чистой странице перед обложкой:

– Ты должен написать здесь свое имя… вот здесь, рядом с моим.

Она встала возле его кресла, бедром касаясь его плеча, и смотрела, как он пишет.

– Дату рождения тоже, – сказала она.

Шон написал: «9 января 1862».

– А тут что написано? – спросил он. – «Дата смерти». Хочешь, чтобы я и эту графу заполнил?