Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Гарри, – прошептал он. – Гарри, о боже! Прости меня. Я поскользнулся, я не хотел этого, я просто поскользнулся…

Воронка всосала его, и больше не было никакой ноги, сознание поглотил мрак. Время – вещь текучая, весь мир – текучий, он течет, он движется в полном мраке. И солнце тоже темное, только боль одна непоколебима и тверда как скала в этом темном, мятущемся море. И в этом мраке – неотчетливое лицо Катрины. Он пытается попросить прощения. Хочет сказать, что так уж вышло, совсем случайно, но ему мешает боль. Она плачет. Он знает, что она все поймет, и снова возвращается в темное, зыбкое море. Потом поверхность моря вспенивается, ему становится жарко, очень жарко, он задыхается, но боль всегда рядом, она как скала, за которую можно держаться. Вокруг клубится пар, который поднимается над морем, густеет и принимает очертания женщины; он думает, что это Катрина, но вдруг видит, что у женщины голова леопарда, и дыхание ее смердит, как смердит охваченная гангреной нога.

– Не хочу тебя, я знаю, кто ты такая! – кричит он ей. – Не хочу, это не мой ребенок!

Видение снова превращается в пар, пляшущий серый пар, а потом возвращается к нему на звякающей цепи и что-то невнятно тараторит, из серого туманного рта извергается какой-то желтый вздор, и вместе с ним приходит страх. Шон отворачивается, закрывает лицо, стараясь держаться боли, ведь только боль реальна и нерушима.

Потом, когда прошла уже тысяча лет, море замерзло; Шон шагает по льду: куда ни глянь – всюду только лед. О, как здесь холодно и одиноко! Дует ветер, и этот холодный слабый ветерок что-то печально нашептывает ему в уши, а Шон все держится за свою боль, прижимая ее к себе, потому что он одинок и реальна одна только боль. Потом появляются другие фигуры, они везде вокруг; они двигаются по льду, эти темные фигуры, торопятся куда-то, все стремятся в одну сторону; окружая его толпой, подталкивают и увлекают за собой, и он теряет свою боль, теряет ее в этой отчаянной спешке. И хотя лиц не видно, он знает, что некоторые плачут, а некоторые смеются. Все вместе они спешат куда-то вперед. И вот наконец приходят туда, где во льду перед ними разверзлась глубокая расселина. Глубокая и широкая: отвесные стены ее белы, потом белизна переходит в бледную зелень, дальше стены становятся синими и, наконец, в самом низу – непроницаемая чернота; кое-кто из фигур радостно бросается вниз, распевая песни во время падения. Другие отчаянно цепляются за края, бесформенные лица исполнены страхом. Третьи ступают в пустоту устало, как странники после долгих блужданий. Как только Шон видит расселину, он начинает сопротивляться, бросается обратно, пытаясь пробиться сквозь толпу, но та влечет его вперед, тащит к краю провала, и ноги его скользят. Вот он уже вцепился пальцами в скользкий край ледяного обрыва. Он борется, кричит и борется, но мрачный провал засасывает его ноги. Тогда он просто тихо ложится, провал смыкается, и он остается один. Закрывает глаза, и к нему снова возвращается тихо пульсирующая в ноге боль.

Шон открыл глаза и увидел перед собой лицо Катрины. Она была рядом – бледная, с огромными глазами, потемневшими до голубизны. Он попытался поднять руку, чтобы коснуться ее лица, но не смог и пошевелиться.

– Катрина, – сказал он и увидел, что глаза ее от удивления и счастья вспыхнули зеленым светом.

– Очнулся… Ох, слава богу! Ты очнулся.

Шон повернул голову и посмотрел на брезент фургона.

– Долго?.. – спросил он шепотом.

– Пять дней… Не разговаривай, прошу тебя, не разговаривай.

Шон закрыл глаза. Чувствуя неимоверную усталость, он сразу уснул.

Когда Шон проснулся, Катрина помыла его. Мбежане ей помогал, поднимал его, поворачивал, и его большие, с розовыми ладонями руки становились особенно нежны, когда он прикасался к больной ноге Шона. Катрина и Мбежане смыли с него запах болезни, поменяли повязки. Шон наблюдал, как работает Катрина; время от времени она поднимала голову, и они улыбались друг другу. Один раз он собрался с силами и задал Мбежане вопрос:

– Где ты был, когда я нуждался в тебе?

– Пригрелся на солнышке, нкози, и спал, как старуха, – с виноватым смехом отозвался Мбежане.

Катрина принесла поесть, он почувствовал запах еды и понял, что голоден. Съел все и снова уснул.

Выбрав на берегу Саби подходящее местечко в тени, Мбежане построил Шону открытый навес с соломенной крышей. В нем соорудил кровать на столбах, скрепив ее кожаными ремнями. Шона перенесли из фургона туда, и Катрина все суетилась вокруг, пока его не уложили. Катрина побежала в фургон за подушками, а когда вернулась, увидела, что с Шоном на кровати удобно устроился Тиф.

– Убери немедленно это чудовище, я ведь только что выстирала одеяла!

Тиф всем телом прижался к кровати и спрятал морду под мышкой у Шона.

– Да не волнуйся ты, он же чистый, – вступился за пса Шон.

– От него псиной несет.

– Вовсе нет. – Шон обнюхал Тифа. – Разве что самую малость…

– Неразлучная парочка! – Катрина положила подушки под голову Шона и подошла к изножью кровати. – Как нога?

– Отлично, – заверил Шон.

Тиф незаметно сдвинулся вверх и тоже устроился головой на подушку.

День за днем тянулись неторопливо, раны Шона заживали, и он постепенно набирался сил. Под навесом свободно гулял воздух и подсушивал болячки на груди и на ноге, правда все равно оставались шрамы. По утрам после завтрака Шон устраивал для своих подданных прием. Катрина садилась в изножье его кровати, а верные зулусы усаживались на корточках вокруг. Сначала беседа касалась домашних дел. Первой темой, как правило, становилось здоровье буйволов – причем каждый был назван по имени, и далее подробно обсуждалось состояние их глаз, копыт и желудков. У единственной оставшейся суки началась течка – справится ли Тиф со своей мужской обязанностью? Кругом полно дичи, – может быть, нкозикази возьмет сегодня винтовку и пойдет постреляет? Хлуби поймал в реке четыре марены средних размеров… В этом месте беседа переходила на окружающий их буш. За первым поворотом реки вниз по течению лев убил дикого буйвола – там теперь полно стервятников. В миле вверх по течению стадо слоних приходило ночью на водопой. Каждая новость подробно обсуждалась всем собранием. Любой из присутствующих свободно высказывался или спорил, если был не согласен с чьей-либо точкой зрения. Когда все темы исчерпывались и все желающие смогли высказаться, Шон ставил перед ними задачи и посылал их выполнять. И только потом они с Катриной оставались вдвоем.

Из-под навеса хорошо был виден полный изгиб реки: там на песчаных отмелях лежали крокодилы, а на мелководье плескались зимородки.

Шон с Катриной сидели рядышком, совсем близко друг к другу, и разговаривали о ферме, которую они очень скоро заведут. Шон станет выращивать виноград и разводить лошадей, а у Катрины будут курочки. К следующему сезону дождей все фургоны у них будут полны слоновой костью; после этого еще один переход, и денег как раз хватит на ферму.