Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

– Помогите Мбежане! – крикнул он сбивающим огонь зулусам и выбежал на дорогу.

Майкл опустил Дирка на землю и голыми руками принялся колотить себя по тлеющей и в нескольких местах горящей одежде. Сапоги его тоже обуглились и дымили. Майкл упал на пыльную дорогу и принялся дико кататься по ней, пытаясь погасить огонь.

Двое зулусов бросились в огонь, чтобы помочь Мбежане. Двое безымянных черных мужчин, ничем не выделяющихся среди других рабочих. Ни один из них не носил обуви. Оба добрались до Мбежане, когда он из последних сил брел им навстречу. Подхватив его с двух сторон, они потащили товарища к дороге.

Как раз в эту минуту Майкл приподнялся на колени; несмотря на страшную боль от ожогов, он с восхищением смотрел на них.

Зулусы вели Мбежане, как зрячие ведут слепого, босыми ногами спотыкаясь о горящие ветки и поднимая вокруг себя огромные снопы искр. Потом густые клубы дыма окутали их, и они пропали из виду.

– Мбежане! – прохрипел Майкл.

Он с трудом заставил себя подняться и собрался уже идти туда, к ним, но не успел.

– Боже, слава тебе, Всевышний, – прошептал он, увидев, что Мбежане и еще один зулус, спотыкаясь, появились из облака дыма и попали прямо в руки тех, кто поджидал их.

За вторым зулусом уже никто не пошел. Через два часа, когда наступил рассвет, у самой дороги огонь удалось остановить и спасти участки зрелой акации. Только тогда Кен Бростер и с ним еще несколько человек, соблюдая все меры предосторожности, двинулись по выжженной, все еще тлеющей после пожара черной пустыне и нашли зулуса. Он лежал лицом вниз. По частям его тела, которые касались земли, можно было узнать, что это лежит человек.

– Через двадцать минут Ледибург, мистер Кортни, – сказал проводник, просовывая голову в дверь купе.

– Спасибо, Джек, – отозвался Шон, отрываясь от книги.

– Я прочитал утром в газете, что вы помолвлены, сэр?

– Верно.

– Что ж, тогда желаю держать руки повыше, не бить ниже пояса – покажите красивый и чистый бой, и удачи обоим.

Шон усмехнулся, а проводник продолжил путь по коридору вагона. Шон сунул книжку в портфель, встал и двинулся за ним.

Он вышел на площадку, закурил сигару и, прислонившись к ограждению, стал всматриваться в даль вельда, пытаясь разглядеть в ней свою ферму Лайон-Коп. Возвращаясь в Ледибург, он всегда так делал, это стало для него своего рода ритуалом.

С утра Шон чувствовал себя удивительно счастливым – давненько в его жизни такого не случалось. Прошлым вечером, переговорив с Голдбергами, Руфь назначила дату свадьбы на март следующего года. К тому времени Шон закончит с первой разделкой коры, и можно будет отправиться на медовый месяц в Кейптаун.

«Наконец-то у меня есть все, что только может желать мужчина», – подумал он и улыбнулся.

Как раз в это мгновение Шон заметил вдалеке какой-то дым. Он выпрямился и отбросил сигару.

Поезд, извиваясь, медленно полз вверх, к краю возвышенности, то замедляя, то прибавляя ход, по мере того как менялся уклон местности. Вот он достиг вершины, и внизу перед Шоном открылась вся ледибургская долина. Посреди своей плантации он увидел огромное, неправильной формы черное пятно, над которым поднимались и уплывали в сторону холмов тоненькие струйки дыма.

Он быстро открыл створку ограждения и спрыгнул с поезда на ходу. Сильно ударился и, поскользнувшись, покатился вниз по гравию насыпи, больно ободрав кожу на коленках и ладонях. Потом вскочил на ноги и бросился бежать.

На дороге, как раз там, где удалось остановить огонь, его ждали люди. Покрытые пеплом и копотью, некоторые молча сидели, другие крепко спали, изнуренные ночной работой. Глаза у сидящих были красные от дыма, мышцы болели от усталости. Но пока черные выжженные акры земли тлели и угрюмо дымились, следовало сидеть и ждать. Ведь если снова поднимется ветер, он наверняка раздует пламя.

Кен Бростер приподнял голову, лежавшую на руке, словно на подушке. Потом быстро сел.

– Шон приехал! – сказал он.

Люди зашевелились, стали медленно подниматься. Они смотрели, как, спотыкаясь и волоча грязные ноги, словно только что пробежал пять миль, Шон подходил к ним.

Наконец, тяжело, с хрипом дыша, Шон остановился.

– Как… как это случилось? – спросил он.

– Никто этого не знает, Шон, – ответил Кен Бростер, сочувственно опуская взгляд.

Человеку, который сильно страдает, в глаза лучше не смотреть.

Шон прислонился к одному из фургонов. Он не мог заставить себя снова посмотреть на огромное пространство выжженной пожаром пустыни, где лишь местами торчали скелеты недогоревших деревьев, похожих на скрученные, почерневшие пальцы человека, страдающего артритом.

– Один из ваших людей погиб, – тихо сообщил ему Кен. – Зулус.

Он неуверенно помолчал.

– И несколько человек получили сильные ожоги, – твердо добавил он.

Шон ничего не сказал – кажется, не вполне понял.

– Ваш племянник… и еще сынишка… Дирки.

Но Шон продолжал тупо смотреть на Кена.

– И Мбежане тоже.

На этот раз Шон, похоже, испуганно дернулся и слегка отпрянул.

– Я велел отвезти их домой, туда уже вызвали врачей.

И снова от Шона никакого отклика, он лишь провел ладонью по лицу, от глаз и до губ.

– Майк и Дирк пострадали не очень, только ожоги на коже, но вот Мбежане… ступни его, черт возьми… в общем, просто кошмар.

Теперь Кен Бростер заговорил быстро:

– Дирк попал в самое пекло. Майк и Мбежане побежали ему помочь… кругом огонь… он упал… они его подняли… пытались вытащить… все бесполезно… очень обгорел… мясо отваливалось от ног…

Слова его звучали для Шона бессвязно, бессмысленно. Он плотнее прислонился к фургону. Им овладела страшная апатия.

«Это уже слишком, – думал он. – Да пошло оно к черту. Пошло оно все к черту».

– Шон, что с тобой?

Перед ним, положив ему руки на плечи, стоял Бростер. Шон выпрямился и снова огляделся вокруг:

– Мне надо ехать к ним. Одолжи лошадь.

– Езжай, Шон. Мы останемся здесь, проследим, если что. Ты не беспокойся, сделаем все что надо, чтобы снова не началось.

– Спасибо тебе, Кен, – сказал Шон и оглядел встревоженные, сочувственные лица. – Спасибо вам всем.

Шон медленно въехал во двор конюшни Лайон-Коп. Там он обнаружил множество экипажей и слуг, черных женщин и детей, стоял шум, но, как только его увидели, все сразу стихло.

У дальней стены двора лежали грубые носилки, окруженные женщинами. Шон сразу направился туда.

– Я вижу тебя, Мбежане, – сказал он.

– Нкози…

Ресницы Мбежане полностью обгорели, отчего лицо его казалось каким-то кротким и слегка озадаченным. Руки и ноги были свободно обернуты белоснежными бинтами, сквозь которые желтыми пятнами просочилась мазь. Шон присел у него в изголовье, не в силах вымолвить слово. Наконец неуверенно протянул руку и коснулся плеча Мбежане.