Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

После концерта Карлос обычно дремал за карточным столом до ужина. Ужинал в девять вместе с королевой, а ровно в одиннадцать ложился в постель в своей одинокой спальне. Он был тих и благообразен, если этот раз и навсегда установленный обиход ничем не нарушался — и приходил в истинную ярость, крича и ругаясь, как сапожник, если что либо выбивало его из привычной колеи. Все непредвиденные события и срочные неотложные дела он считал лишь капризами избалованных лентяев и эгоистов, а потому полагал, что им нет прощения. Умел же Годой за много лет ни разу ничем не нарушить спокойного обихода жизни его величества, а дела, между тем, делались, и королевство стояло! И это, по мнению короля, являлось наивысшей положительной оценкой деятельности министра.

Какова же была досада короля, когда однажды, собираясь преклонить голову ровно с одиннадцатым ударом его наиболее любимых и потому помещенных в спальне часов, он вдруг обнаружил на подушке какую-то бумагу. Карлос знаком велел камердинеру поднести канделябр, в котором ради экономии горело не пять, а всего две свечи, поближе, и, едва не чертыхаясь от злости, прочел на злосчастном листке истыканные восклицательными знаками во всех направлениях [123] В испанском языке восклицательные знаки ставятся в начале и в конце выделяемого ими слова или предложения, причем в начале восклицательный знак ставится точкой вверх. три одинаковых слова: «Срочно! Срочно! Срочно!»

— Кто здесь был?! — гневно потребовал он у камердинера.

— Право, ваше величество… никого… то есть я никого не видел… — испуганно залепетал слуга. — Даже ума не приложу, кто и когда мог здесь оказаться… — Но король уже не слушал его, а сидя на ложе в длинной ночной рубашке и в белом колпаке, толстыми, непривыкшими к бумаге пальцами нервно пытался развернуть странное послание.

«Берегитесь! Во дворце готовится заговор! Трону грозит опасность! Королева будет отравлена! Немедленно примите мер! Предупреждающий вас верный подданный не имеет возможности сделать это другими средствами».

Подписи, как ни вертел Карлос в руках странный клочок, разумеется, не оказалось.

Камердинер, державший канделябр из последних сил, трясся всем телом и ожидал неминуемой бури, урагана или землетрясения. Однако, против всех его ожиданий, ничего подобного не последовало. Король некоторое время сидел молча, явно растерянный, и чесал под рубашкой грудь. Взгляд его продолжал тупо разглядывать странную надпись на обороте: «Срочно! Срочно! Срочно!» Сначала он ничего не мог понять, но скоро перед его мысленным взором неожиданно всплыло лицо старшего сына. Король с ужасом вспомнил, как поразила его тогда ненависть, с которой Фердинанд смотрел на мать, предложившую ему брак с сестрой графини Чинчон. У самого Карлоса в душе тогда разливалось благодарное чувство к супруге за такую заботу об их сыне, а на глаза даже готовы были навернуться слезы. И вдруг, как гром среди ясного неба, его ударила эта неожиданно злая, резкая фраза, слетевшая с уст принца: «Никогда, никогда я не породнюсь с этим ублюдком!» И сейчас, в полутемной спальне король снова явственно увидел сверкнувшую в глазах сына ненависть. Тогда он склонен был объяснить себе ее неприязнью принца к Годою, которую тот никогда и не скрывал, но теперь эта глухая непримиримая злоба Фердинанда вдруг ударила его прямо в сердце совсем иной мыслью. Карлосу неожиданно стало страшно, по-настоящему страшно, быть может, впервые за всю его долгую жизнь.

В следующее же мгновение король встал и инстинктивно скомкал бумагу в кулаке.

— Одеваться!

Сразу же с облегчением поставив канделябр на столик рядом с кроватью, камердинер трижды хлопнул в ладоши. В следующее мгновение в дверях появились недоумевающие физиономии гардеробных его величества, еще не успевших уложить платье короля на ночь.

— Одежду его величества короля Карлоса Четвертого! — торжественно и привычным голосом распорядился камердинер, будто уже наступило утро.

Гардеробные лакеи, сразу же сообразив, что произошло нечто уж слишком экстраординарное, бросились выполнять это распоряжение, словно прихваченные борзыми зайцы.

— Книгу! Дайте мне книгу, быстрее! — нетерпеливо крикнул король, начав одеваться.

— Какую, ваше величество? — растерялся камердинер.

— Все равно какую, только побыстрее!

Камердинер кинулся в смежную комнату и, к счастью своему, увидел там на столике томик стихов старика Ириарте, который давно уже перестал быть запрещенным поэтом и переживал теперь свое второе рождение. Дежурные офицеры любили коротать с ним ночные часы.

Одевшись, Карлос взял в руку книгу, даже не взглянув на ее название, и решительным шагом направился по коридорам дворца в известном ему одному направлении. Впрочем, сопровождавший его все с тем же канделябром, в котором одна свеча уже погасла, и едва поспевавший за размашистыми шагами монарха камердинер очень скоро понял, куда направляется король. Карлос шел прямо к покоям принца Астурийского.

Оттолкнув растерявшегося лакея Фердинанда и резко открыв дверь кабинета, Карлос увидел, что сын сидит за рабочим столом и что-то пишет. И снова ему вспомнились предупреждения, постоянно нашептываемые в последние дни, о том, что принц постоянно что-то пишет. «Следовало бы проверить, ваше величество, что именно». Король только усмехался на все предостережения и отвечал, что инфант, вероятно, вновь увлекся переводом какой-нибудь греческой трагедии, дабы забыть о безвременной кончине супруги. Но теперь от этой уверенности не осталось и следа.

— Фернандо, я принес тебе книгу, — обратился к нему Карлос с заранее заготовленной фразой, но не сдержался и тут же с порога спросил: — А что ты там пишешь?

Фердинанд совершенно онемел от неожиданности и смотрел на отца застывшими от ужаса глазами.

Король подошел к нему и взял со стола бумагу. И прочел распоряжение министру Кабальеро подготовить проект первых постановлений по смене власти в Испании. Быстро просмотрев содержание бумаги, Карлос уже окончательно перестал в чем-либо сомневаться.

— Загуанете сюда! — распорядился король и, не говоря более ни слова онемевшему от страха сыну, лично произвел у него в кабинете настоящий обыск.

Забрав все найденные у Фердинанда в кабинете бумаги, Карлос распорядился немедленно сменить всю прислугу принца, его самого оставить под охраной гвардейцев, а также немедленно арестовать Кабальеро. Затем со всеми бумагами в руках направился прямо в покои королевы.

Камеристки уже успели предупредить Марию Луизу, что случилось нечто непредвиденное, и к ней идет сам король. Королева только что собралась вожделенно предаться страсти с давно не ласкавшим ее Мануэлем, как вдруг, к своей необычайной досаде и к невероятному облегчению Князя мира, вынуждена была накинуть пеньюар и выйти из алькова в будуар.