Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

В кабинете на некоторое время повисло молчание. Но дрова весело трещали в камине, за окном, заполняя собой полнеба, разливался весенний закат, и постепенно в душе Клаудии начала подниматься могучая волна внутреннего торжества.

— Мы воистину восхищены вашим поступком, сеньорита де Гризальва, — нарушил молчание дон Гаспаро. — Священный трепет перед Богом охватывает всех, кто узнает о странной кончине герцогини.

— А вы разве не слышали о том, какой слух распространили в народе слуги этой несчастной? — вдруг спросил у Клаудии слегка удивленный в свою очередь граф де Милано.

— Нет, ваша светлость, — все еще пребывая в некоем смятении, ответила девушка.

— Простые люди втайне передают из уст в уста историю о том, что к ней в дом явилась сама святая Анна, дабы покарать безбожницу от имени Господа.

— Ваше явление и в самом деле было подобно чуду, ибо практически никто после этого вечера вас нигде не видел, — добавил с улыбкой дон Гаспаро, глядя прямо в широко раскрытые удивленные глаза своей воспитанницы.

— Но Божья кара налагается уже за одно намерение убить, — пересохшими губами твердо прошептала девушка.

— У вас не было намерения убить, вы защищались, — жестко остановил ее граф.

— Успокойтесь, сеньорита де Гризальва, вы честно вверили свою судьбу Богу. И Бог в этом случае оказался на вашей стороне, вот о чем вам никогда не следует забывать, — спокойно произнес дон Гаспаро, после чего пригубил свое вино, как бы подавая этим пример остальным.

Клаудиа машинально последовала повелительному взгляду магнетических глаз и тоже освежила свои совершенно сухие от волнения губы.

— И я еще раз повторяю вам, что мы восхищены вами, сеньорита Клаудиа де Гризальва, — неожиданно твердо сказал граф, и, встав, подошел к девушке, почтительно взял ее безжизненную руку и с легким поклоном коснулся губами дрогнувших пальцев.

Дон Гаспаро тоже последовал его примеру, после чего оба мужчины подняли бокалы и сделали в ее честь по хорошему глотку.

Клаудиа так растерялась от столь неожиданного поворота событий, что в продолжение всей сцены даже не пошевелилась и только молча переводила взгляд с одного загадочного и, как ей казалось, всемогущего сеньора на другого.

Но скоро дар речи вернулся к ней, и мощная волна живой радости подняла ее на своем пенном гребне. Девушка встала, изящно поклонилась сначала дону Гаспаро, затем графу де Милано и сказала:

— Сеньоры, я необычайно счастлива, что однажды судьба привела меня в эти стены. О, дон Гаспаро, только благодаря вам я стала такой, какой вы рады меня сейчас видеть. И если все-таки есть у меня какие-нибудь заслуги перед людьми и перед Богом, то все они принадлежат только вам.

— Увы, моя дорогая, вы глубоко ошибаетесь: мы с его светлостью лишь учим людей раскрывать их истинные сокровища, в числе этих людей находитесь и вы. Но бесспорно, вы — одна из талантливейших наших учениц.

— Спасибо вам, ваше сиятельство. Спасибо, ваша светлость. Я пью за вас, всегда покорная ваша слуга, — Клаудиа сделала два больших глотка, и праздничное санто заиграло в ее душе безграничной радостью. — Клянусь…

— Не клянитесь, — неожиданно оборвал ее граф.

— Никогда не клянитесь, Клаудиа, — серьезно поддержал его дон Гаспаро. — Господь не велит нам давать клятв, ибо всякая клятва может быть нарушена.

— Но…

— Нет, Клаудита. Вы еще очень молоды и многого не знаете. И, пожалуйста, не уверяйте нас, что это не так.

Девушка рассмеялась, и в кабинете воцарилось истинно непринужденное веселье. Дон Гаспаро и граф стали расспрашивать молодую женщину о всевозможных подробностях жизни в Мадриде, и Клаудиа охотно рассказывала своим блистательным собеседникам обо всем, что их интересовало.

Но когда слуга закрыл за ней высокие двери, дон Гаспаро серьезно спросил своего гостя:

— Вы заметили, Ваша Светлость, как она расстроилась из-за того, что не смогла закрепиться при мадридском дворе? — Граф кивнул, и дон Гаспаро, глядя на двери, за которыми только что скрылась Клаудита, с печальным вздохом сказал: — Как жаль, что этот мир так несовершенен; он просто не в состоянии предоставить этой девочке достойного места.

— Но он точно так же не в состоянии и противостоять совершенству, которое одним своим появлением порой способно изменить ход истории, — с легкой улыбкой отозвался граф де Милано. А затем, встретив заинтересованный взгляд темных глаз своего собеседника, добавил: — Так что вы, Ваше Сиятельство, пожалейте лучше этот мир, который так неохотно расстается со своими недостатками…

С этого момента для Клаудии вновь потекли блаженные дни. Ее двадцать пятая весна, расцветшая в Памплоне прекрасным цветком, вновь пророчила девушке великолепное будущее.

Благоухающий жасмин и несмолкаемый щебет птиц наполняли все ее раскрывшееся миру существо каким-то небывалым доселе торжеством жизни. Она наслаждалась и легкими дуновеньями ветерка из Ронсевальского ущелья, и долетавшими с полей напевами пастушьих рожков, и ржанием лошадей в конюшнях.

Странным ей казалось лишь то, что Педро, против всех ее ожиданий, почему-то теперь едва ли не избегал встреч с ней. Он целыми днями то о чем-то беседовал с учителем Су, то выводил из конюшни свою любимую Эрманиту и уносился на ней куда-то в горы, подолгу, не появляясь в замке. Правда, дон Гаспаро несколько раз о чем-то с ним долго беседовал, и, возможно, Педро получал от него какие-нибудь поручения. Поэтому эти продолжительные отлучки не вызывали у девушки особого недоумения.

Да и вообще все, так или иначе связанное с прошлой жизнью, теперь не очень сильно занимало мысли Клаудии. В замке вновь появилась герцогиня д'Эстре, и девушка с наслаждением проводила в ее обществе едва ли не все свое свободное время. Она вдруг открыла для себя целую бездну женских секретов, о которых говорить со старой и опытной герцогиней можно было часами.

— Боже, как вы повзрослели за эти годы, моя милая, — то и дело вздыхала при этом герцогиня и делала такой обворожительный жест рукой, что Клаудиа сразу же безошибочно понимала, насколько неотразима была герцогиня в молодости.

Теперь, будучи уже не наивной шестнадцатилетней девочкой, Клаудиа с удивлением обнаруживала в герцогине множество неизвестных ей доселе интересов. Так, например, сеньора Габриель — именно это ее имя нравилось Клаудии больше всего — познакомила девушку с журналами мод — новинкой, только что появившейся в Париже. Сухие, украшенные единственным кольцом пальцы д'Эстре проворно порхали над шелковистой бумагой, и перед глазами Клаудии возникали, словно пестрые перкрасные бабочки, то шали, то буфы, то спенсеры и рединготы.