Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

Фердинанд родился и жил для ненависти.

В последнее время он несколько сблизился с молодым герцогом Уруэнья, циничным человеком и прожженным картежником. Общение с ним вносило в жизнь Фердинанда аромат запретности и удальства; к тому же, ему нравилось, что герцог отнюдь не заискивает перед ним, а бывает порой так же прямолинеен и груб, как с последним маноло. Однако на Уруэнью всегда можно было положиться, и Фердинанд по-своему баловал его.

Вот и сейчас он ждал, когда герцог появится с ворохом утренних новостей, которые всегда касались ночных поножовщин, соблазненных монахинь, задушенных собак и прочих мерзостей, на какие был падок принц.

Когда Уруэнья вошел, Фердинанд курил, стряхивая пепел сигары прямо на ковер, и в его слегка косивших глазах застыли безразличие и скука.

Герцог, не спрашиваясь, сел за стол и закинул в рот пару маслин, запив их дорогим чаколе [91] Чаколе — сорт вина, производимого в провинции Бискайя. прямо из бокала принца.

— Что же ты молчишь? — не выдержал Фердинанд.

— А жду, чтобы вы заговорили первым.

— Дождался?

— Разумеется. И за это у меня есть для вас забавная штучка.

Фердинанд расхохотался смехом, похожим на клекот попугая, подражающего человеческому голосу.

— Неужели ты держишь за дверью какую-нибудь красотку, которую вытащил из притона, оприходовал и теперь готов поделиться со мной?

— Об этом не стоило бы и говорить, — усмехнулся герцог. — Нет, здесь вещичка поинтересней. Помните, не так давно мы вернулись от монастыря Сан-Блас на гвардейской кобыле, взамен чего я послал обездоленному нами сержанту лошадку из ваших конюшен?

— Ты даже не поставил меня об этом в известность, мошенник!

— Не важно. Так вот, пару дней назад эта лошадка — между прочим, чистокровная аравийка, из самого Сайхута! — как ни в чем не бывало, явилась обратно!

— И что все это означает? — равнодушно спросил принц, все еще думая, что главная новость герцога заключается совсем не в этом. Но герцог упорно продолжал.

— И при этом никто не пришел за ней, и не потребовал обратно.

— Ну и что? — продолжая безучастно пыхтеть сигарой, тупо спросил Фердинанд.

Уруэнья сам налил себе второй бокал.

— А то, что этот сержантишка пропал.

— Но малый пропал, уехав к вашему достославному кузену-бастарду.

— Что?! К этому дылде святоше дону Луису?! С каких это пор Вальябрига сует нос в дела гвардии?! Да и зачем он… — но тут вдруг у Фердинанда мелькнула и своя мысль. — Уж не копает ли его преосвященство под меня яму?

— Не знаю, не знаю, Ваше Высочество, — задумчиво ответил Уруэнья. — Однако, парень оказался не прост. Ему удалось бежать от его высокопреосвященства.

— И где он сейчас?

— Увы, об этом не знает никто.

— Найди мне его, Уруэнья! Из-под земли достань…

Несколько дней Педро провел, знакомясь с огромным невидимым королевством мадридских нищих. Даже для него, уже немало повидавшего на своем небольшом веку, пообщавшегося и с разбойниками больших дорог, и с контрабандистами, этот своеобразный и пестрый мир стал настоящим открытием. Тайные тропы из старого винного подвала шли по всей столице, связывая тысячами нитей голодраное сообщество страны. Там имелась своя жесткая иерархия, своя гвардия и свои фавориты. Положение Гедеты или, как ее называли все за ту постоянную печаль, что хранило ее суровое лицо, старой Сауко, было не столь высоким, сколь надежным и уважаемым. Все признавали за ней твердость духа, ясность мысли и долгую жизнь, прожитую среди благородных, и потому одного ее слова, сказанного о Педро, оказалось достаточно, чтобы его безоговорочно приняли в сообщество. Кроме того, блестящее владение любым оружием и располагающая внешность еще нигде и никогда не являлись помехой.

Педро, которого уроки дона Гаспаро, а особенно учителя Су, привели к мысли, что внешняя сторона жизни имеет для человека духа ничтожно малое значение, с легкостью смирился с отсутствием удобств и даже некоторой роскоши, к которым привык за последние годы. Он мгновенно засыпал, завернувшись в капу, ел грубую пищу и носил лохмотья так, будто никогда в своей жизни ничем другим и не занимался. Первые несколько дней юноша просто отсыпался в подвале какого-то особняка, куда шел ход из старого винного погреба. Подвал был оборудован даже с комфортом: кровать, стол и непонятно откуда взявшееся роскошное вольтеровское кресло. Несколько раз Педро пытался заговорить с Гедетой о том, как она жила все эти годы после исчезновения из Бадалоны, и куда, собственно, она тогда исчезла, но дуэнья бросала на юношу строгий, полный скорби взгляд и переводила разговор на другую тему. Правда, Педро было не так-то легко заставить отказаться от любого его намерения, и вот однажды, не выдержав настойчивости расспросов, Гедета подошла к нему вплотную, положила на плечи высохшие руки и сказала тем властным голосом, каким когда-то разговаривала с босоногим мальчишкой на улице Ахо:

— Вот что, Перикито. Вроде ты и вырос, а ума, как я погляжу, так и не нажил. Кажется, я ясно сказала тебе еще тогда: не лезь туда, куда тебя не просят, а иначе я не поручусь за твою голову. Понял?

Педро хмыкнул в уже загустевшие усы и больше не заводил разговора об этом, про себя решив, что так или иначе сам разузнает тайну старухи. Скоро мальчишки-попрошайки донесли ему, что в городе все спокойно, и Педро решил, что кардинальским лазутчикам просто не пришло в голову искать его в самой столице, и все свои усилия они сосредоточили на въездах в город и по окрестным вентам. Надо было выбираться наверх и начинать действовать.

Первым делом Педро, которого вряд ли бы кто мог узнать в заросшем до глаз бородаче, в рваных альпаргатах, в обрывке верблюжьего одеяла, углом которого он закрывал почти наголо остриженную голову, отправился в сторону Сан-Бласа, чтобы поглазеть на утренний развод гвардии. Это мероприятие всегда собирало толпу зевак, причем не только простого люда, но и знати, среди которой непонятно откуда взялась мода приезжать на утренний развод и смотреть на дружные экзерсисы гвардейцев прямо из экипажей. Педро простоял среди толпы целый час, но, к своему величайшему сожалению, не увидел ни Хуана, ни Эрманиты, хотя граф Аланхэ был на месте и, как всегда, подтянут и строг. Значит, ситуация, скорее всего, все еще никак не разрешилась, и это очень не понравилось Педро. Остаток дня он провел в шатании по городу на шумных Пуэрто дель Соль и Витории, прислушиваясь к разговорам в кофейнях и около модных лавок. Но и там он не услышал ничего утешительного. Ругали Годоя, вновь занявшего пост премьера и теперь продававшего французам Португалию, язвили над королевой и жалели короля — ни о каком появлении новой знатной француженки не было и речи. Юноше показалось, что он снова попал в детство, в то самое утро, когда он бегал по Бадалоне, ища хотя бы кого-то из семейства Гризальва. И вот опять он, как и тогда, не нашел никого. Но теперь и ценность пропажи, и поле поисков стали гораздо больше…