Анжело Мария Рипеллино - Магическая Прага

И еще раз донесся издалека голос Водички:

– А в шесть часов прийти не сможешь?!

– Ладно, приду в шесть! – услышал Водичка голос удаляющегося товарища” [1479].

Невероятное отчаяние, неизбежность разлуки, срывающийся на плач голос отличают этот канон на два голоса, это постепенное расставание, которое покрывает абсурдными фразами безутешное бурление разлук, переживание из-за неотвратимости судьбы.

И вот война закончилась. Балоун вернулся в деревню уплетать куропаток на вертеле и фрикадельки из печени. Швейк в кабачке “У чаши” ждет Водичку, но вместо сапера снова появляется агент тайной полиции Бретшнейдер. Значит, его не разодрали семь псов-ублюдков, которых Швейк ему продал? [1480]Значит, опять все сначала, опять притворство, лицемерие, мошенничество, опять до дурноты носить маску хитрого балбеса? Или “…терять надежды не следует, – как говорил цыган Янечек в Пльзени” [1481].

“В марте 1902 г. я был в Праге. Я приехал из Дрездена”, – так начинается рассказ Аполлинера “Пражский прохожий” [1482]. Это путешествие в Богемию, которое французский поэт вставил в свой “тур по Германии”, имело очень большое значение для чешской культуры. И здесь уместно будет вспомнить, что летом того же года по случаю открытия своей выставки Прагу посетил Роден, в сопровождении художника Альфонса Мухи, который тогда жил в Париже [1483].

Остановимся подробнее на этом рассказе, который заставляет пересмотреть неясные фантазии относительно топографии города на Влтаве и, кажется, остается верен традиции, начатой Арбесом, Майринком и Карасеком, при описании пражской дьявольщины. Завороженный путешественник обращается к разным прохожим по-немецки с просьбой помочь найти жилье, но те проходят мимо, ничего не говоря в ответ, пока кто-то не объясняет ему по-французски, насколько чехи ненавидят все немецкое, и указывает на “гостиницу, расположенную на улице, название которой пишется так же, как и произносится: Поржич”.

Итак, Аполлинер остановился На Поржичи, одной из улочек в Новом городе, где не было недостатка в кабаках, пивных, в шуме, Tanztavernen, целой плеяде кафе с созвучными названиями: “У зеленого вола”, “У золотого фазана”, “Черный петух”, “Белый лебедь”… [1484]. “Фойе гостиницы, которое мне показали, занимало кафе-шантан. На первом этаже я обнаружил старушку, с которой мы договорились о цене, и она меня повела в тесную комнатку с двумя кроватями. Я уточнил, что собирался жить один. Дама улыбнулась и сказала, как мне будет угодно: в любом случае я мог бы с легкостью найти себе спутницу в кафе-шантан в фойе”.

Выдвигались различные предположения относительно того, где располагалось это местечко. Незвал вместе с поэтами его поколения был уверен, что Аполлинер выходил из полуразрушенной гостиницы “Бавария”, в здании которой располагалось кабаре “У Розваржилу”. “Люблю стоять перед загадочной гостиницей «Бавария» … эта гостиница перед угрозой сноса … для меня одно из поэтичнейших зданий квартала; раз в год я неизменно прихожу сюда, представляя, что здесь мне назначила свиданье сама судьба, которая вот-вот явится в обличье таинственной особы (когда-то я, кажется, читал такую трогательную историю) или типичной старой сводницы, вздумавшей сжить меня со свету… я часто путаю здания, карты и некоторые омонимы” [1485].

А вот и Вильгельм Костровицкий (Аполлинер) выходит из загадочной гостиницы, чтобы прогуляться по Праге. Ему встречается Исаак Лакедем, Вечный жид, который воплощался в различные эпохи в различных местах. Благодаря этому фламандскому имени, позаимствованному из средневековой песни, Агасфер уже упоминался у Тристана Корбьера в сборнике “Желтая любовь” [1486].

Закутавшись в длинный коричневый плащ с воротником из выдры, в невероятно узких черных драповых штанах, с маленькой шелковой повязкой на лбу, в черной фетровой шляпе на голове, “такой, как обычно носят немецкие профессора”, Исаак Лакедем имеет все данные, чтобы быть экспонатом в Музее привидений в Праге. “Лицо было практически не видно за бородой, усами и чрезмерно длинными волосами, белыми, как мех горностая. К тому же у него были фиолетовые огромные губы. И большой волосатый нос крючком”.

Черно-белое привидение с оттенками фиолетового рассказывает поэту о своих воплощениях в разные эпохи, о своей “жизни без конца и передышки”, которая была и будет вечным путем к Страшному суду. “Иисус велел мне ходить до его второго пришествия: но я не иду по крестному пути, на моих улицах праздник”. Вечный жид Аполлинера не похож на образ, созданный Ганушем Швайгером, на дряхлого бродягу, на прозрачный разлагающийся труп, сходный с обрывком облака, из беспокойного рода крысоловов, чучел и пугал огородных, образ, который так любил рисовать этот чешский художник конца xix века [1487]. Несмотря на груз стольких прожитых лет, Лакедем все еще резв, в нем нет усталости и мрачности духа, как у настоящих стариков, его не мучает ипохондрия; он алчный обжора, и вековое долголетие не мешает ему заливать за воротник в кабаках, ходить много километров и участвовать в драках.

С утра до поздней ночи Лакедем сопровождает поэта в прогулках по городу на Влтаве. Чуть позднее Иван Голль отметит: куда бы Аполлинер-Костровицкий ни направился бы, ему постоянно “преграждает путь черная тень Вечного жида” [1488]. Перед их глазами проходят Староместская площадь, Тынский храм с могилой Тихо Браге, часы магистра Гануша с их оживающими статуэтками, Пятый квартал со Староновой синагогой и Карлов мост, украшенный священными скульптурами, с которого “можно любоваться великолепной панорамой Влтавы и всего города Праги с ее церквями и монастырями”. Рассуждая о судьбе еврейского народа, Лакедем вместе с поэтом поднимается к Градчанам, чтобы посетить собор Святого Вита, “в котором находятся могилы королей и серебряный реликварий святого Яна Непомуцкого”. И здесь, в капелле, где “короновали королей Богемии и где принял свои мучения святой король Вацлав”, с инкрустированными агатами, яшмой, хризопразами, сердоликом и другими самоцветами стенами, Лакедем показывает поэту, так верящему в талисманы, амулеты и иные предметы культа [1489], аметист, в прожилках которого прочитывалось “лицо с горящим сумасшедшим взглядом” – маска Наполеона. “Это мое лицо, мои темные ревнивые глаза. И правда. А вон там – это мой скорбный портрет, рядом с бронзовыми вратами, где висит кольцо, которое было на святом Вацлаве, когда его истязали. Но нам нужно было уходить. Я был бледен и несчастен, что мне довелось увидеть свой образ в обличье безумца, ведь я так боялся им стать” [1490].

Незвал напишет: “Я не преминул спросить у Тристана Тцары, взгляды на поэзию которого близки моим: а видел ли он агаты в храме святого Вита, украшающие стены часовни святого Вацлава, дважды воспетые Гийомом Аполлинером и подтверждающие бессмертие его поэзии, бессмертие особого порядка” [1491]. Во время пребывания в Праге в 1928 г. Жюль Ромэн захотел отправиться посмотреть эту капеллу, чтобы “увидеть отображение Аполлинера в одном из ее камней” [1492].