Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Кто знает, что вознамерился совершить Бог с этими сильными мира сего [264] Возможно, аллюзия на книгу Исаии, где «сильные мира сего» выступили против Бога и погибли. посредством моего молчания? Священники и монахи, что негодовали против меня, пока я был на свободе, теперь страшатся меня как пленника – и начали смягчать свои нападки на меня. Терпеть угрозы от простого народа они не в силах, но и не знают, как их избежать. Воззри, вот рука Сильного Иаковлева, что действует, пока мы молчим, страдаем и молимся. Не справедливо ли слово Моисеево: «Будешь молчать – и Господь будет сражаться за тебя»? [265] Там же, 213.

Однако в тот же день (или, возможно, несколько дней спустя) Лютер пишет письмо Меланхтону, в котором выражает глубокое недовольство вспышками насилия со стороны своих приверженцев:

Я слышал, что в Эрфурте совершалось насилие против священников и их домов. Поражен тем, что городской совет это терпит и не обращает внимания, а также и тем, что молчит наш Ланг. Хоть и хорошо, что ленивые и безбожные священники получают по заслугам – однако такой метод вызывает отвращение и неприязнь к нашей Благой Вести. Хотел бы я написать [об этом] Лангу, но пока не могу. Однако такие «услуги» нам со стороны этих людей крайне неприятно меня поражают [266] Там же, 214. .

С этой проблемой Лютеру предстояло сталкиваться и в последующие месяцы и годы. Начатое им движение обрело свою жизнь; и все чаще и чаще приходилось ему бороться с побочными эффектами от действий своих же сторонников – людей, ведомых благородными побуждениями и целями, однако прибегавших, на взгляд Лютера, к глубоко ошибочным средствам, позорящим Христово Евангелие.

Но обратной дороги не было. То, что говорил и делал Лютер, имело свои последствия – как хорошие, так и дурные. Да, какие-то его последователи делали то, что самого Лютера огорчало; однако многие другие, читая его труды, загорались его идеями, начинали воплощать их в жизнь и нести дальше именно так, как он надеялся. Все немецкое общество пришло в движение – и, как всегда случается, наряду с честными энтузиастами возбудились неуравновешенные люди и мошенники. Ситуация, известная еще из Писания: пшеница и плевелы должны расти вместе, пока сам Бог не решит их судьбу.

Если папа предпримет шаги против тех, кто думает так же, как я, без мятежа в Германии не обойдется. Чем быстрее он это сделает, тем быстрее сам он и его последователи погибнут, а я смогу вернуться. Не думаю, что наше дело можно подавить силой: если [папа] попробует затушить этот пожар, он разгорится в десять раз сильнее. В Германии ведь очень много Karsthansen [267] Немецкое слово Karst означает «мотыга», а Karsthansen – общее название крестьян и вообще людей физического труда, особенно в противоположность знати. [268] Там же, 233. .

Число последователей Лютера росло с каждым днем; скоро и вдали от Германии множеству людей пришлось выбирать сторону в этой открытой войне идей. Например, через восемь дней после приезда Лютера в Вартбург сожжение его книг состоялось в далеком Лондоне. Костер, разведенный во дворе собора Святого Павла, организовали кардинал Вулси и настоятель собора Ричард Пейс. Генрих VIII высказался решительно против виттенбергского поджигателя – и даже сам взялся за перо, чтобы написать возражение на его труд «О вавилонском пленении Церкви». Появилось ощущение, что дерзкие писания Лютера требуют от католиков сплотиться вокруг Церкви; атмосфера гуманистического «свободомыслия», в которой возникла критика Церкви Эразма или «Утопия» англичанина Томаса Мора (1516 год), стремительно угасала. Желание встать на защиту Церкви против «ереси» охватило всю Европу. В Париже сожжением книг Лютера руководил сам король Франциск I, и даже в далекой Польше в июле того же года король Сигизмунд выпустил строгий указ против лютеровых идей.

Оказаться в заточении в Вартбурге для молодого человека, привыкшего к проповедям, лекциям и еще сотне ежедневных обязанностей августинского викария и университетского преподавателя, было очень тяжело. «Сижу день-деньской, – писал он Спалатину, – с набитым брюхом, не зная, чем себя занять» [269] Bornkamm, Luther in Mid-career , 3. . Лютер не привык к такому режиму. Тяжело было, что он оказался вырван из активной жизни, что бурные события дома происходили без него. Были и другие проблемы. Например, он начал снова страдать от Anfechtungen, хотя уже некоторое время – быть может, именно из-за занятости – эти навязчивые мысли ему не докучали.

Порой Лютер спрашивал себя, правильно ли поступил, позволив себя спрятать. Не сделал ли он ошибку, не настояв на том, чтобы пройти свой путь до логического конца, – пусть этот конец, вполне возможно, и означал для него страшную смерть? Во всяком случае, он не сомневался, что с руководством движением виттенбергские коллеги – Андреас фон Карлштадт, Габриэль Цвиллинг, Николас фон Амсдорф и Филипп Меланхтон – справились бы и без него. Официальным «заместителем» Лютера в его отсутствие стал Меланхтон; однако этот двадцатичетырехлетний ученый никогда не сможет стать таким же лидером, как его наставник. Лютер верил в Меланхтона намного сильнее, чем тот сам в себя. В первую очередь он был ученым – и оказался недостаточно подготовлен к своей новой роли. Лютер всегда относился к нему тепло и заботился о нем: так, считая, что Меланхтону нужно жениться, он практически организовал его брак с Катариной Крапп, дочерью виттенбергского бургомистра.

Двенадцатого числа Лютер писал Меланхтону:

Что поделываешь ты в эти дни, мой Филипп? Не молишься ли о том, чтобы пребывание мое в этом убежище, куда я помещен против воли, послужило к вящей славе Божией? Очень хотелось бы мне узнать твои мысли [о моем исчезновении]. Боюсь, не выглядит ли это так, словно я бежал с поля битвы; однако противиться тем, кто этого хотел и так мне советовал, я не мог. [И все же] ничего так не желаю, как встретить ярость врагов моих лицом к лицу [270] LW, 48:215. .

Долгие месяцы в Вартбурге Лютера не отпускала мысль, что ему не следовало уезжать из Вормса и позволять себя спрятать. Но что толку об этом жалеть? Он уже был здесь – и должен был использовать это свободное время наилучшим образом.

В письме он убеждал Меланхтона в его отсутствие «быть твердым» и «укреплять стены и башни Иерусалима». Лютер писал, что до сих пор вел эту битву один, однако скоро враги могут прийти и за Меланхтоном. Упомянул он о том, что слышал от Спалатина: главный враг его, герцог Георг, которого Лютер обычно именовал «дрезденским боровом», но на этот раз присвоил ему имя «дрезденского Ровоама» [271] Ровоам – гордый царь Израиля, наследовавший своему отцу Соломону. , намерен издать новый указ, с требованием разыскать и сжечь все книги Лютера в своих владениях. Кроме того, продолжал он, император потребовал у короля Дании, чтобы тот не давал последователям Лютера приюта в своей стране. Дальше в этом письме Лютер переходил к проблеме куда более личной – проблеме, что не давала ему покоя в Вартбурге и часто мучала всю оставшуюся жизнь.