Эмилио Сальгари - Сын Красного Корсара. Последние флибустьеры

– Послушай, Мендоса, – сказал гасконец, очень немного работавший языком за последние тридцать шесть часов, – не находишь ли ты, что этот штиль предсказывает удачу нашей экспедиции?

– Эх, дорогой мой, мы еще не добрались до дома, а ты пока не пробуешь вина в погребе таверны «Эль Моро» вместе с женой.

– Жена!.. Клянусь, она меня позабыла.

– Уже?

– Дон Баррехо рожден для приключений, а не для мирной домашней жизни и не для хозяйствования в таверне, черт возьми! – ответил гасконец, работавший веслом непосредственно за спиной баска. – Возможно, я был счастливее, когда жил в своей каморке под крышей, куда граф ди Вентимилья пришел вместе с тобой и разбудил меня.

– Но ведь тогда ты был всего лишь наемником у испанцев, а теперь ты – хозяин таверны, и главное – превосходно заполненной.

– Только бы деверь не опустошил ее за время моего отсутствия, – рассмеялся гасконец.

– Да пускай хоть все выпьет, дружище. Для чего мы отправились на Дарьен? Грести лопатой золото! Разве ты не слышал, что там местные детишки играют в шары слитками, которые принесли бы тысячи пиастров ловкому жулику?

– Кто тебе сказал такое?

– Да ведь все об этом знают, – ответил Мендоса.

– Стало быть, вся домашняя утварь у них из золота?

– Конечно, дружище. Они варят жаб, змей, картошку и рыб в золотых горшках.

– Это страна изобилия, что ли?

– Об этом прекрасно знает маркиз де Монтелимар. Иначе он не ждал бы столько лет, чтобы осуществить свою мечту.

– Красный Корсар очень разумно поступил, женившись на единственной дочке Великого кацика Дарьена. Слово гасконца, я бы и сам на ней женился вместо Панчиты.

– Не знаю, была ли там любовь, но говорят, что эта девушка считалась самой красивой индианкой в Центральной Америке, – продолжал Мендоса.

– Может быть, его заставили?

– Дорогой мой, в те времена на Дарьене индейцы привыкли насаживать на вертел пленников, которых им подарил океан. Разве л’Олоне, один из самых знаменитых флибустьеров среди когда-либо живших, не был съеден, после того как его сварили в огромном золотом котле? То же самое произошло бы и с Красным Корсаром, если бы дочь Великого кацика не нашла его красивым.

– Может, нам повезет и мы найдем котел, в котором сварили Голландца?! [101] Прозвище флибустьера л’Олоне (Олонез) переводится с французского языка как «голландец». Это была бы по-настоящему чудесная памятная вещь, – сказал дон Баррехо.

– Да уж, – усмехнулся баск. – И что бы ты с ней сделал?

– Tonnerre! .. Да ты совсем ничего не понимаешь в делах, дорогой. Я выставил бы этот котел в своей таверне или в будущей гостинице ради привлечения гостей. Послушай только, как бы это звучало: «Гостиница золотого котла, в котором сварили Педро Голландца».

– Такая длинная вывеска заняла бы весь фасад твоего дома.

– Если бы понадобилось, я бы и второй дом прикупил, дорогой мой. Для золотого-то котла! Это ведь действительно золотое дело, не так ли?

– В этом у меня нет никаких сомнений, но мне кажется, дружище, что ты слишком широко шагаешь.

– Что ты хочешь сказать?

– Что Дарьен очень далеко и, прежде чем добраться туда, нам придется выдержать ожесточенную борьбу с испанцами, которых маркиз де Монтелимар поставит на нашем пути.

– Гасконцы умирают седобородыми, а в моей бороде проседь едва появилась. Панчита всегда говорила мне, что моя щетина удивительно стойко сопротивляется американскому климату.

Тем временем пиро́ги, шедшие под предводительством суденышка, которым командовали Равено де Люсан и Буттафуоко (на нем же находились два неразлучных дружка), продолжали свой путь на восток, отклоняясь немного к северу. Флибустьеры, счастливые, оттого что наконец-то покинули остров, откуда и не рассчитывали уже выбраться живыми, лихо работали веслами и даже что-то напевали.

Время от времени над волнами эхом разносился выстрел аркебузы, и после этого какой-нибудь альбатрос или костедробитель, поступивший крайне неосторожно и слишком близко подлетевший к непогрешимым стрелкам, стремглав падал и пополнял скудные продовольственные запасы экспедиции.

Ночь застала флибустьеров в океане. Они были уверены в том, что никто не нарушит их сон, потому что испанцы перестали заглядывать в эти широты, и с удобством расположились на банках или под ними; они быстро заснули, убаюканные неутихающей тихоокеанской волной, которая накатывала с определенной регулярностью и глухим шумом, но никакой опасности не представляла.

Наутро, после спокойной ночи, пироги возобновили гонку к американскому побережью.

В отдалении уже начали вырисовываться голубые вершины великой цепи Кордильер, образующих вместе со Скалистыми горами опорный скелет обоих континентов.

– Нынче вечером мы поставим лагерь на суше, если только дьявол не закрутит своим хвостом, – сказал Равено де Люсан.

Так и произошло. Солнце уже заходило, когда пироги буквально влетели в бухту Дэвида; флибустьеры, даже не применяя оружия, овладели рыбацкой деревушкой индейцев и метисов, которых немедленно заперли в надежном месте, чтобы те не разбежались и не рассказали о пиратском нападении на них испанским полусотням.

Теперь флибустьеры могли спокойно ждать галеон и захватить его при помощи обычной для них смелой атаки.

Но прошло три дня, а ожидаемое судно все не показывалось. Буттафуоко уже начал беспокоиться, не обманули ли его, когда на закате четвертого дня смотрящим был замечен парусник, державший курс прямо в бухту Дэвида.

Весть об этом быстро облетела флибустьеров, и они высыпали на берег, готовые занять места в своих пирогах.

– Друзья, – сказал им Равено де Люсан, – готовьтесь к последнему сражению на Тихом океане. Больше эти воды мы не увидим, что бы ни случилось.

В восемь часов вечера преисполненные энтузиазма флибустьеры расселись по пирогам; они уже удостоверились, что к бухте быстро приближается крупный корабль: фрегат или галеон. Сумерки благоприятствовали атаке. Прежде чем исчезло солнце, плотные облака потянулись по небу, полностью скрыв тусклый блеск звезд.

Поверхность океана приобрела чернильный цвет.

Равено де Люсан стоял – вместе с Буттафуоко – на носу своей пироги и пытался различить очертания растворившегося во мраке судна.

– Мы найдем его, – сказал он буканьеру, глядевшему на него с немым вопросом. – Нам известен его курс, и мы скоро с ним встретимся.

– Это был галеон? – спросил Буттафуоко.

– Во всяком случае крупное судно, – ответил Равено.

– Мы захватим его?

– Не сомневайтесь в моих людях. И потом, я отдал командирам пирог некий приказ; он побудит людей пойти на абордаж даже вопреки своему желанию.

– Поясните.