Эмилио Сальгари - Сын Красного Корсара. Последние флибустьеры

– Приятель, – обратился он к Мендосе, двигавшемуся в авангарде вместе с двадцатью всадниками, – хотелось бы знать, когда закончится этот переход. Испанцы, можно сказать, появляются перед нами как грибы после дождя.

– А ты надеялся на триумфальное шествие? – ответил Мендоса. – Ясное дело, с прекрасной кастильянкой в таверне «Эль Моро» было бы куда как приятнее.

– Ты смеешься надо мной.

– Вовсе нет, дон Баррехо.

– Я ведь не называл ни своей таверны, ни имени жены тем более, tonnerre !..

– Тогда топай вперед, пока мы не доберемся до границы Дарьена.

– А до нее, полагаю, не близко.

– Кто знает? Даже Равено де Люсан не смог бы сказать этого. И тем не менее я уверен, что мы окажемся там раньше маркиза де Монтелимара.

– А кстати, что случилось с этим милым господином?

– Говорят, он покинул Панаму и тоже устремился к Дарьену. Не знаю только, как он воспримет известие о том, что сеньорита снова в наших руках.

– Я бы на его месте поскорее вернулся в Панаму и оставил бы в покое сокровища Великого кацика и даже котел, в котором сварили Голландца.

– Я же, наоборот, утверждаю, что нам еще придется немало с ним повозиться и что мы еще немало чего увидим на своем пути, прежде чем доберемся до Дарьена.

– Ну, пока что я видел только испорченные дороги да много дыма, от которого я все время кашляю, – ответил гасконец.

– Будет еще и свинец, приятель, и ты еще успеешь пожаловаться на его обилие.

– Шутишь!.. От нас удирают, словно все испанцы в одно мгновение стали кроликами. Увидишь, мы придем в Дарьен покрытые славой, не сделав ни единого движения шпагой.

И целых восемь дней слова гасконца сбывались: испанцы – то ли потому, что не имели еще достаточно сил для противостояния этим ужасным флибустьерам, которых боялись как существ, одержимых дьяволом, то ли в ожидании удобного случая – не проявляли признаков жизни, а потому пиратская колонна могла продвигаться вперед довольно спокойно, хотя ей и угрожала постоянная опасность оказаться в окружении огня, поскольку плантации, деревни и даже леса пылали перед флибустьерами не переставая.

На восьмой день колонна вошла в густой девственный лес, которым поросло ущелье между двумя высокими горами, и сразу же оказалась под убийственным шквалом ружейных выстрелов, раздававшихся со всех сторон. Десятая часть авангарда полегла. Как стало известно позже, три сотни испанцев, вооруженных превосходными аркебузами, залегли под густым кустарником, устроив засаду в окрестностях Тусиньялы.

Флибустьеры не знали, какие силы преградили им путь, и вынуждены были остаться под пологом леса, в котором продолжали греметь смертельные выстрелы. Наконец, поняв, что дальнейшая остановка может сгубить их, и желая познакомить врага со своей исключительной доблестью, они бросились вперед. Рота, руководимая Буттафуоко, билась особенно отчаянно.

Сражение продолжалось всего лишь несколько минут, потому что испанцы были хорошо знакомы с молвой об этих грозных морских воителях. Когда испанцы осознали, что их обнаружили, они поспешно отступили на склоны гор, откуда продолжали наносить урон четырем ротам Равено, которые старались как можно быстрее покинуть теснину, едва не ставшую для них роковой. Только к ночи ружейный огонь прекратился. В низину спустился плотный и довольно холодный туман, словно накрывший лес траурным покрывалом, плотно окутавшим высокие деревья.

Флибустьеры, потерявшие немало людей, кое-как, не разжигая костров из опасения привлечь к себе внимание врагов, возможно еще бодрствующих, устроились на ночлег.

Дон Баррехо и Мендоса скорчились под каким-то кустом, с веток которого то и дело падали крупные капли, особенно докучавшие гасконцу. Они с трудом грызли кусок тасахо, вяленного на солнце мяса, но голода это нисколько не утоляло.

– Слушай, приятель, – сказал баск, набивая трубку последней щепоткой табака, – ты что-то нынче вечером в плохом настроении. Ведь мы были в бою, и нас не задело пулей. Мне кажется, что ты все время думаешь о своей таверне и о прекрасной кастильянке.

– Я уже сто тысяч раз говорил тебе, что рожден быть воином, а не трактирщиком, – ответил дон Баррехо. – А в плохом настроении я оттого, что сегодня моя драгинасса осталась без дела.

– Но ты на своих длиннющих ногах должен был броситься вперед, опережая всех нас, и заставить испанцев бежать.

– Под деревьями сделалось очень жарко, а я никогда не был большим любителем свинца. Гасконцы почитают только сталь, да и то хорошо закаленную. И потом, эти засады что-то не очень мне по душе.

– И тем не менее ты должен привыкнуть к ним. Раз уж испанцы начали войну, они не оставят нас в покое вплоть до самого Дарьена, – сказал Мендоса. – Завтра, возможно, нам представят второе издание.

– Если бы нам навязали борьбу холодным оружием, я был бы к этому готов, но, как уже сказал тебе, я не питаю никакого пристрастия к свинцу. Для гасконцев существует только сталь, одна лишь сталь. Разве ты не знаешь, что мы вдвоем сумеем справиться с целым полком неприятелей?

– Какой же ты грозный!..

– Ну я же не баск!..

– Ого, дон Баррехо, ты ставишь под сомнение мою храбрость? Берегись, я ведь могу потребовать доказательства.

– Какие еще доказательства? – спросил гасконец.

– Показать двух человек, атакующих со шпагами в руках полк солдат, – сказал Мендоса.

– Повторяю: если бы это были два гасконца, я бы не испугался.

– Ну а если одного гасконца заменить баском?

– Ого, приятель, да у тебя появились воинственные мысли?

– Хотел бы увидеть тебя в деле, дон Баррехо, – ответил баск. – И вот, кажется, представляется случай.

– Пора размять руки?

– И возможно, спасти нашу экспедицию.

– О чем ты говоришь?

– Держу пари, дон Баррехо, что в тысяче шагов отсюда затаились испанцы, готовые изрешетить нас, едва мы снимемся с лагеря.

– После встряски, заданной им сегодня?

– Им или нам?

– Всем понемногу, – рассмеялся гасконец. – Они нам задали жару, но и получили немало. Еще десять таких побед, и графине ди Вентимилье придется одной продолжать путь в Дарьен.

– Ну, так хочешь испытать свою драгинассу?

– От такого гасконец никогда не откажется.

– Они там, внизу, в засаде.

– Кто?

– Испанцы.

– Ты бредишь, приятель. Да все эти люди ничего не стоят.

– Конечно, ведь среди них нет ни одного баска.

– Ты на что намекаешь?

– У басков тончайшее обоняние, как у овчарок. Ты когда-нибудь слышал об этом?

– Черт побери!.. – удивился дон Баррехо. – Вот этого нет у гасконцев, и мы всегда вам завидовали. И ты в самом деле чувствуешь этих испанцев?

– Я вполне серьезен. Если мы прогуляемся на тысячу – полторы шагов, то окажемся как раз посреди испанцев. Не хочешь ли убедиться в этом, дружище?