Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

— Ещё неделя, милорд, и всё будет позади.

Лорд Хансдон хмыкнул.

— У вас есть дочери, мистер Шекспир?

— Есть, милорд. Две.

— Две!

— Сюзанне двенадцать, а Джудит десять, милорд.

— Две! — повторил его милость. — А у меня восемь! Я всех уже выдал замуж, а теперь и внучки замуж выходят. — Он повернулся и крикнул в сторону двери: — Харрисон! Кто-нибудь! Кто-нибудь!

— Милорд?— отозвался слуга.

— Хересу нам, и два кубка! И побыстрее! — Он снова посмотрел на моего брата. — Две дочери, да? Хорошенькие?

— Думаю, да, милорд.

— Мне нравятся дочери! Они оживляют дом. — Его милость откинулся на спинку стула и потянулся. — Королева говорит, что придёт на свадьбу.

— Большая честь для нас, милорд.

— Боже правый! Честь? — рассмеялся лорд Хансдон. — Она терпеть не может мамашу жениха. Я надеялся, что это её остановит. Может, хоть погода подействует?

— Надеялись, милорд?

— Боже мой, дружище, развлекать её величество непросто! И она притащит с собой бог знает сколько придворных, которым понадобится вино, еда и лесть. Но если река замёрзнет...

— Тогда она сможет приехать в карете, — язвительно заметил брат.

— Она в Гринвиче. Нужно пересечь реку — сказал лорд Хансдон и замолчал, когда слуга принёс поднос с кувшином хереса и двумя кубками. Его милость отказался от помощи слуги и налил себе хересу. — Когда я смотрел в последний раз, вода под мостом не замёрзла. Скорее всего, она приедет. — Он подтолкнул кубок моему брату. — Она может не остаться на пир. Кто знает?

— Если она не останется, милорд, то пропустит пьесу.

— Моя жена говорит, что вы должны играть днём. Перед угощением.

— Правда, милорд?

— Она говорит, слишком много вина усыпит народ. А ей нравится ваша пьеса.

— Её милость отлично скрывает своё мнение, — сварливо заметил мой брат.

Лорд Хансдон рассмеялся.

— Она держит всех в строгости, да?

— Воистину, милорд.

— Теперь вы знаете, каково это.

— Слишком хорошо, милорд. У меня тоже есть жена.

— Здесь, в Лондоне?

Брат покачал головой.

— Она живёт в Стратфорде, — Он помолчал. — Так лучше.

— Только не думаю, что вы сильно скучаете.

— Не больше, чем ваша милость.

Лорд Хансдон засмеялся.

— Вы знали Эмилию?

— Я знаю её, милорд.

— Славная женщина, славная женщина! — задумчиво произнёс лорд Хансдон.

— А теперь ещё и замужняя.

— И в самом деле, — угрюмо пробормотал его милость, осушил кубок и налил ещё.

Я слушал как зачарованный. Очевидно, его милость хорошо относится к моему брату, а тот тоже чувствует себя вполне уютно в обществе его милости. Я не знал, хватило бы у меня смелости так непринуждённо разговаривать с великим лордом. А лорд Хансдон, ближайший родственник королевы, был поистине велик. Он откинулся на спинку стула и устремил взгляд вверх, на задрапированные дорогим атласом балки.

— Восемь дочерей! Восемь свадеб! Помоги нам Бог.

— Может быть, он обратит воду в вино?

Лорд Хансдон рассмеялся.

— Ходят слухи, что ваш клоун отказался выступать.

— Да, отказался, милорд, — мрачно сказал мой брат.

— Жаль! Энн говорит, он смешной. Очень смешной!

— Её милость права, он смешной, а ещё считает себя незаменимым.

— Незаменимых не бывает, — сказал лорд Хансдон, — кроме, пожалуй, Харрисона. А он вернётся?

Брат пожал плечами.

— Думаю, вернётся. Он и раньше, бывало, отказывался выступать. Утопит завтра свою гордость в кувшине эля и приползёт назад.

— Но завтра он вам нужен?

— Да, милорд.

— Хотите, я пошлю за ним Райкера?

Мой брат помолчал, приятно удивлённый. Райкер был доверенным лицом лорда Хансдона, главой охраны в доме.

— Вы и правда хотите это сделать, милорд?

Лорд Хансдон ухмыльнулся.

— С удовольствием, мистер Шекспир. Давайте-ка напомним вашему парню, что он один из моих людей. А Райкер способен напугать хоть самого чёрта. Я его сам боюсь. Где он живёт?

— Под вывеской «Феникс» на Ломбард-стрит.

— Отличная таверна! Райкер зайдёт туда завтра утром, и смею сказать, после этого парнишка явится сюда как миленький.— Его милость отодвинул кувшин. — Мне пора ужинать. С нетерпением жду вашей пьесы, мистер Шекспир.

Лорд Хансдон поднялся, и мой брат тоже встал.

— Ваша милость чрезвычайно добры, — церемонно произнёс он.

— Потому что я стар. Когда стареешь, быть добрым становится проще.

После ухода его милости брат надолго не задержался. Он сделал пометки на бумаге, сунул рукопись в большой сундук, запер его и положил ключ на высокую каминную доску. Потом надел плащ и шляпу, и я услышал топот его шагов по сцене надо мной. Дверь открылась и закрылась, и осталось лишь слабое потрескивание огня. Иногда откуда-то из глубины особняка слышалась музыка, и пару раз слышались шаги в буфетном коридоре. Когда огонь потух, в зал начал просачиваться холод. Текли часы, лишь церковные колокола отбивали время в наползающей темноте. В тишине я отодвинул ткань, закрывающую авансцену, и незаметно на цыпочках подкрался к столу. Я достал из мешка кувшин и принёс его в своё убежище, где обмотался в запасную зелёную ткань. Когда-то я бы спрятал серебряный кувшин и продал его, но это время прошло. «Сильвия, — подумал я, — Сильвия».

Я заснул и проснулся лишь от шуршания шагов. В большом зале появился тусклый свет. Я глянул сквозь щель в занавесе и увидел Уолтера Харрисона в сопровождении слуги, который держал фонарь над головой, а управляющий оглядывался.

— Всё в порядке, — объявил Харрисон, и оба ушли.

Я сидел тихо, еле дыша, пока шаги не стихли. Я обмотал вокруг себя еще больше ткани, словно кокон, но по-прежнему дрожал. Было не холоднее, чем в моей комнате на чердаке у вдовы Моррисон, но так странно чувствовать себя одиноким в таком прекрасном доме, вздрагивая от каждого скрипа, каждого шороха, возни крыс в ​​подвале под залом. От камина все ещё исходило свечение, но сохранившееся тепло не достигало сцены. Церковные колокола смолкли, звонари ушли по домам, и Лондон заснул.

Я уснул во второй раз и проснулся, когда на меня набросили тяжелое одеяло. Я вскрикнул от испуга, и чей-то голос меня успокоил.

— Ричард! Ричард! — прошептала Сильвия. — Господи, как холодно, — сказала она, и я почувствовал, как она скользнула под одеяло и легла рядом. Мгновение мы просто лежали, возможно, оба удивленные происходящим, но затем я потянулся к ней, а она слегка засопела и устроилась в моих объятия. — Я не могла оставить тебя здесь, — прошептала она. — Одеяло было из толстого меха, на атласной подкладке, и как сказала Сильвия, из шкафа хозяйки. — У нее четыре одеяла, ей оно не нужно. И оно тёплое, нам оно нужнее.

Стало тепло, а мы так нуждались в нём. А позже, сложно сказать, насколько позже, мы заснули.