Бернард Корнуэлл - Безумен род людской

— Я хочу ему морду начистить! — взмолился Саймон.

Его лицо всё ещё было в синяках, губа вспухла, глаз заплыл. Огромный сгусток крови чернел на скуле, а на обожженной правой руке красовалась тугая повязка.

— Мы должны дружить, — вкрадчиво сказал сэр Годфри.— Ты принёс то, что мы хотели, Ричард?

Я положил книгу и пьесу на стол. Один из близнецов, не то Рыбоед, не то Потный, схватил пьесу и уставился на верхнюю страницу.

— Ты что, читать умеешь? — спросил я.

Он вскочил, с грохотом отодвинув стул, чтобы немедленно наказать такую дерзость, но сэр Годфри предупреждающе поднял руку.

— Никаких драк, — сказал он. — Кажется, юный Ричард честно исполнил свой долг, как и подобает доброму христианину. — Он придвинул книгу к себе и наклонился к окну, чтобы полностью открыть ставни и впустить побольше утреннего света. Близнец, теперь я увидел, что это Рыбоед, потому что у другого, как и у Саймона, была перевязана обожжённая рука, угрюмо сел на место, а сэр Годфри тем временем прочитал вслух название книги. — «Рассуждение о следующем преемнике короны Англии». Это книга твоего брата? — спросил он.

— Да, сэр Годфри.

Он хищно оскалился.

— Кажется, мистер Уильям Шекспир попался на крамоле! — Он коротко усмехнулся и протянул книгу Рыбоеду. — Как мы и договаривались, это тебе, а это, — он взял в руки пьесу, — мне.

— Мы можем арестовать его брата? — спросил Рыбоед, взяв книгу.

— Конечно, вы должны его арестовать, — сказал сэр Годфри.

Я понял, что мой брат уже услышал всё, что ожидал услышать — сэр Годфри заключил дьявольскую сделку с персивантами. Они получат доказательства, что мой брат — бунтовщик, а сэр Годфри спокойно продаст пьесу богатому графу.

Сэр Годфри улыбнулся, глядя на титульную страницу.

— «Ромео и Джульетта», — прочёл он вслух, — трагедия. — Он обнажил жёлтые зубы в подобии ещё одной улыбки. — Благодарю, дорогой Ричард. — Он отложил в сторону верхнюю страницу и взял следующую, и я увидел, как его улыбка медленно исчезает. Он нахмурился и снова прочёл вслух: — Сцена первая. Английский королевский двор. Входит Вильгельм Завоеватель, маркиз Любекский с картиной. — Он умолк, посмотрел на меня и повернулся к Саймону Уиллоби. — Английский королевский двор, Вильгельм Завоеватель. Это та пьеса, которую у тебя украли, Саймон?

— Нет, сэр. Это «Прекрасная Эмилия».

Сэр Годфри печально покачал головой и снова посмотрел на страницу.

— Когда могучий завоеватель прекрасной Британии столь внезапно отбрасывает в сторону свой скипетр, что это значит? — прочитал он и посмотрел на меня. — А когда юный Ричард столь внезапно отбрасывает в сторону свой ум, что это значит? — взревел он. — Тебя за это повесят!

Рыбоед встал и потянулся ко мне, но вдруг застыл, потому что у его горла оказался меч.

Он застыл, потому что мой брат и остальные пайщики один за другим протискивались в дверь, заполняя крошечную комнатку, а мой брат приставил меч к глотке Рыбоеда.

Сэр Годфри первым опомнился от удивления.

— Лютик! — закричал он. — Лютик!

Ответа не последовало.

— Вы послали его за солью, сэр, — прошептал Саймон Уиллоби.

— Ты хотел повесить моего брата Ричарда? — спросил мой брат Рыбоеда, но тот не ответил. Меч вынуждал его держать голову запрокинутой. — Это те самые близнецы, которые тебя заклеймили?

— Да.

— Близнецы, которые хотят арестовать меня за крамолу?

— Да, брат, — сказал я.

— Только не убивать, господа, — сказал мой брат — А теперь начнём.

И мы начали.

Час нашей свадьбы близок, Ипполита:

Всего четыре дня до новолунья.

Взошла новая луна.

Нас мучила тревога. Ни разу мы не репетировали пьесу так долго, ни разу не видели, чтобы на это тратилось столько денег, и ни разу так не нервничали перед представлением. От нас многого ожидали, по крайней мере, ожидала супруга лорда-камергера, а публику, перед которой мы играли, трудно было чем-то удивить. Многие уже видели «Прекрасную Эмилию» и наверняка недоумевали, за что лорд Хансдон снова наказывает своих гостей. Они уже вытерпели свадебную церемонию, вытерпели проповедь епископа, а теперь должны были терпеть ещё и нас, и если бы не присутствие королевы, а все в зале знали, что она любит представления, то разговоры совершенно заглушили бы начальные реплики Джорджа Брайана. Некоторые гости всё ещё шептались, когда герцог Тезей произнёс свои первые слова, но разгневанный взгляд её величества быстро заставил их замолчать. Даже слуги, разносившие лакомства, засахаренные фрукты и вино, не смели пошевелиться.

Мы начали позже почти на два часа. Некоторые говорили, это потому, что лодке королевы пришлось ждать стоячей воды, прежде чем идти под мостом, другие винили проповедь епископа, а Уилл Кемп, основываясь лишь на собственных умозаключениях, утверждал, что невеста упала в обморок в ожидании потери девственности. Мой брат пытался успокоить актёров, сказав, что все свадьбы начинаются с опозданием.

— Вот почему мы вступаем в брак в спешке, — добавил он.

Никто даже не улыбнулся.

Я вспомнил его свадьбу. Мне было восемь лет, и я восхищался им. Отец, мать и я в холодный ноябрьский день пошли в церковь в Графтоне. Мы все оделись в самое лучшее, а брат надел новый чёрный камзол. Тогда у него были длинные волосы, и мама сказала, какой он красивый мальчик. А он и правда был почти мальчиком, всего восемнадцать лет, а Энн, его невеста — на восемь лет старше. Она была в бледно-сером льняном платье, в распущенные волосы вплетены веточки падуба с ягодами. Юбки обтягивали маленький округлый живот, и маленький животик, хотя я долго этого не понимал, стал моей племянницей Сусанной. В церкви было всего восемь человек, девять, если считать Сусанну. Церемония закончилась, едва успев начаться, и мы вернулись в Стратфорд вместе с Энн, ворчащей из-за раскисших от ливней полей, хотя добрались до Хенли-стрит ещё до ливня.

— Ну вот, — сказала мама, занимая обычное место за кухонным столом, — дело сделано.

Джорджа Брайана вырвало во время долгого ожидания.

— Господи, боже мой, — продолжал он бормотать, дёргая ногой.

Помогавшая Джин Сильвия с ужасом смотрела, как его рвет в деревянное ведро между ног.

— Он болен? — спросила Сильвия.

— Он всегда такой, — сказал я.

— Господи, боже мой, — опять повторил Джордж.

На нём был великолепный камзол лорда Хансдона из тёмно-синего бархата, отделанный на воротнике и манжетах рысьим мехом. И берет из тёмно-синего бархата с меховой отделкой и двумя чёрными перьями из шляпы, украденной мной у де Валля. На его шее висела золотая цепь с медальоном. Он играл герцога Тезея, его трясло и рвало.

Джон Хемингс шагал по артистической, иногда останавливаясь, чтобы выглянуть сквозь занавес, закрывающий выходы на сцену, но видел в зале лишь слуг, расставляющих тарелки и кубки. Я слышал, как он бормочет свою начальную реплику: