Георгий Свиридов - Время возмездия

Но особой заботой и вниманием фюрера были окружены доктор Порше, владелец нескольких танкостроительных заводов, глава фирмы «Порше и К о», и главный конструктор этой фирмы прусский барон Вильгельм фон Шилленбург, которого в танковых соединениях вермахта с почтением называли отцом танков. В сокровенных беседах Гитлер развивал перед ними свои идеи: создать сверхтанк. Он должен иметь сверхсильное оружие, сверхтолстую непробиваемую броню и сверхмощный мотор.

— Дайте нам пятьдесят таких сверхтанков, — убеждал Гитлер доктора Порше и конструктора фон Шилленбурга, — и мы остановим наступление русских!

Доктор Порше и фон Шилленбург принялись воплощать мечту фюрера в жизнь. Разведчики многих стран пытались проникнуть в секретную лабораторию, заглянуть в сейф конструктора, но агенты службы безопасности тщательно оберегали тайну танкостроительной фирмы.

К лету 1944 года на подземном заводе был изготовлен опытный образец. Сверхтанк отвечал всем требованиям, предъявленным Гитлером. Испытания на полигоне прошли успешно. Срочно были изготовлены пятьдесят машин.

В начале июля доктор Порше и фон Шилленбург прибыли в Берлин, в ставку фюрера, для доклада. Хмурые эсэсовцы, тщательно проверив предъявленные документы, быстро распахивали перед посетителями бронированные двери, пропускали в подземный бетонированный бункер — штаб-квартиру Гитлера.

Фюрер, просмотрев киноленту, заснятую во время испытаний, пришел в восторг. Новые сверхтанки по своим боевым качествам превосходили мощные танки «пантера» и «тигр». Новым бронированным чудовищам дали громкое название «королевские тигры». Гитлер пожелал немедленно опробовать машины в бою. Он лелеял надежду, что «королевские тигры» помогут остановить наступление русских, внесут перелом в ход войны. Фюрер подошел к карте и ткнул пальцем в западный берег Вислы, где советские войска развивали наступление.

— Здесь мы остановим большевиков!

Конструктор «королевских тигров» Вильгельм фон Шилленбург изъявил желание лично участвовать в историческом контрнаступлении и в ходе боев проверить все качества своих боевых машин. Побледневший доктор Порше робко возразил — ему не хотелось рисковать конструктором, — но Гитлер уже торжественно вскинул руку, разрешая фон Шилленбургу ехать на фронт…

На передний край вместе с особым батальоном секретных «королевских тигров» прибыл и их конструктор Вильгельм фон Шилленбург. Командир батальона и начальник личной охраны конструктора пытались удержать знаменитого «отца танков» от участия в наступлении, но фон Шилленбург высокомерно заявил:

— Не рассказывайте мне сказки. У вас устаревшие представления о войне. Броня «королевских тигров» непробиваема. Вперед, и только вперед! — и, жестом отстранив рослого начальника охраны, который встал на его пути, уверенным шагом хозяина подошел к головной машине и влез в нее. — Господа офицеры, первую машину я поведу сам!..

Офицеры-танкисты сдержанно молчали. Командир батальона неопределенно пожал плечами, а начальник личной охраны конструктора, подозрительно посмотрев на офицеров, полез вслед за своим шефом в бронированное чудовище.

На рассвете батальон «королевских тигров» выступил на восток.

Июль в Париже — месяц большого тепла и звонких ночных гроз. В распахнутое окно госпитальной палаты, находившейся на втором этаже, заглядывали зеленые ветки каштана. Аромат зелени мешался с обычными госпитальными запахами. Койка Миклашевского, а находился он в немецком военном госпитале под именем лейтенанта Фрица Роденбаха, стояла возле стены у окна, так что раненый «боевой офицер вермахта», придя в себя после многочисленных операций, мог часами смотреть на пробуждающуюся зелень, на первые листики, на птиц, которые порхали по веткам, вдыхать запах расцветающих белоснежных каштановых свечек.

Миклашевский не помнил, как он очутился в этом госпитале, как попал в Париж. Но он ничему не удивлялся. Он смутно помнил, как пришел в себя где-то в лесу, как над ним склонялись люди, переодевая его в офицерскую форму, и как они назойливо повторяли ему в ухо его новое имя: «Ты теперь Фриц Роденбах! Запомни, Фриц Роденбах!» Говорили они, эти люди, почему-то на родном русском языке, были они вооружены.

Не знал Миклашевский и того, что бойцы бельгийского отряда Сопротивления совершили крупную диверсию на железной дороге, пустили под откос пассажирский поезд, в котором гитлеровцы спешно перебрасывали воинскую часть к морскому побережью для усиления обороны от возможного десанта союзников. Миклашевского переодели в форму пехотного офицера вермахта, награжденного боевым орденом, и удачно переправили в санитарный поезд, который подбирал раненых немцев, оставшихся в живых после крушения.

Но в том же поезде, как стало известно много лет спустя после войны, погибли Андрей Старков и Марина Рубцова, направлявшиеся во Францию под чужими именами…

В Париже, в госпитале, над ним, фронтовым офицером, изрешеченным «подлыми партизанами», врачам пришлось основательно потрудиться, спасая его от верной гибели. Жизнь его висела на волоске. Главный хирург, разводя руками, восхищенно удивлялся:

— Семнадцать пулевых ранений! И все — только подумать! — главным образом в области грудной клетки и одно, очень опасное, — в шею. А он — живой! Сколько крови потерял… Да таких ранений хватило бы, чтобы добрый десяток человек отправить на тот свет. Вот, скажу я вам, что значит спортивная тренировка и закалка организма!

После операций, прошедших успешно, боевой офицер вдруг начал сдавать. Потерял сознание, стал бредить. Сиделка не отходила от постели. Пичкали уколами, меняли повязки. Но лекарства не помогали. Раненому на глазах становилось все хуже и хуже. Пульс еле прощупывался. Лицо осунулось, глаза ввалились, он весь страшно исхудал.

— Что мы его мучаем голодом? — сурово сказал хирург, видя нетронутую еду. — Трубку в нос — и кормите бульоном. Офицер фюрера, который хорошо воевал, имеет право на персональную опеку!

Но в нос резиновая трубка не лезла. У Миклашевского еще до войны нос был сломан в боксерском поединке. Через правую ноздрю он не мог дышать.

— Что вы возитесь? — рассердился хирург. — Не входит в правую, так вводите трубку в левую! И лейте дозу коньяка!

Десять дней его кормили через трубку, вставленную в ноздрю. Постепенно молодой и крепкий организм стал одолевать недуги. Раны затягивались, рубцевались, срастались. Шло время, и Миклашевский начал поправляться. Его перевели из одиночной палаты в эту светлую и солнечную, где кроме него находились еще трое раненых немецких офицеров. Через два месяца Миклашевский стал подниматься с кровати, потом начал ходить.