Георгий Свиридов - Время возмездия

— Виля! Ни пуха ни пера! — крикнул Рокотов.

— Топай к черту, — ответил Виликтон, и на его сосредоточенном лице вспыхнула и тут же погасла улыбка, мысленно он был уже не здесь, а там, на ринге.

Валерий машинально проделал гимнастику и взял кусок тонкого кабеля в резиновой изоляции — скакалку.

— Сколько?

— Два раунда. В слабом темпе, — и, улыбаясь, тренер добавил: — Подарок тебе привез: письмо от матери! Оно долго путешествовало. Из военного гарнизона отправили в Сочи, но и там оно тебя не застало.

— Где же оно? Давайте, Игорь Леонидович.

— Наберись терпения. Долго ждал, придется еще подождать, — Миклашевский сделал паузу, посмотрел на Рокотова, и трудно было понять, говорит ли он серьезно или шутит. — Письмо получишь после полуфинала. Выйдешь в полуфинал, сразу получишь.

— А если не выйду, проиграю…

— Ну, тогда, — Миклашевский вздохнул и хитро улыбнулся, отдам только в Москве. Вот так! Точка. Не стой на месте, двигайся!

Каждый боксер по-своему переживает минуты перед ударом гонга. Один становится раздражительно-взвинченным, второй уходит в себя, молчун молчуном, никого не видит, никого не слышит, третий нарочитой веселостью старается прикрыть тревожную взволнованность. У каждого спортсмена свой характер и темперамент.

Легкая взволнованность, цепко охватившая Рокотова, едва он переступил порог Дворца спорта, постепенно нарастала, накатываясь все новыми и новыми волнами, словно где-то внутри у него запылал костер, который становился все жарче, все ярче, и в его пламени отчетливо высветлялся квадрат ринга, который стал центром жизни, а все остальное — второстепенное, не связанное в данные минуты с рингом, — отошло в сторону, заскользило мимо сознания.

Тревожное ожидание нарастало. Но оно не было похоже на переживание человека, идущего на суд, хотя ринг — это место открытого суда, где на глазах тысячной толпы специалисты в белых судейских одеждах решают спортивные судьбы. Валерий переживал по-своему, по-рокотовски, волновался, как солдат накануне парада, ибо для солдата парад, как и бой на ринге, проходит каждый раз по-иному и наполнен новым содержанием. Глухой ропот многотысячной толпы доносится сюда сквозь толщу стен, к нему невольно прислушиваются, ибо он, как барометр, чутко реагирует на ход поединка. По длинному коридору идет долговязый молодой немец с блеклыми навыкате глазами и приветливой улыбкой на губах. В одной руке он держит связку пухлых боксерских перчаток, издали похожих на огромные груши, в другой — листок бумаги. Он бесцеремонно заглядывает в раздевалки, быстро говорит, глотая окончания слов, говорит требовательно, но вежливо и уважительно, и всегда улыбается. Это судья при участниках. Он предупреждает боксеров, раздает перчатки, выводит очередную пару на ринг.

— Рокотоф! — он заглянул в раздевалку, где находилась советская команда. — Битте! Пожалюста!

Миклашевский и Рокотов, закутанный в мохнатый халат, направились по коридору в гудящий зал. Навстречу спешил Виктор Иванович.

— Я за вами… Виликтон молодец! Во втором раунде ввиду явного, — рассказывал он. — Не захотел уходить, остался там, чтобы посмотреть итальянца… Завтра ему с ним работать.

Огромный полутемный зал, словно кратер вулкана, полыхнул горячим, разогретым дыханием толпы, прокуренным спертым воздухом. Вокруг яркого пучка света, падавшего на ринг, плавал сизый табачный дым. В горле першило.

Норвежец был уже на ринге. Высокий костистый блондин с длинными руками. Белая майка и белые трусы с синим поясом подчеркивали белизну кожи. Норвежец то и дело поднимал костистые плечи до самых ушей и правой рукой растирал хрящ носа.

Миклашевский положил ладонь на плечо Рокотова, давая тому понять, что он рядом. От первого боя зависит многое. Все-таки чемпионат есть чемпионат! В свое время Игорь Леонидович и не мечтал выступать на таком ринге. А тот, организованный фашистами, был просто фарсом. И бой с Хельмутом Грубером, который не проиграл… Что ж, тогда победили судьи. Миклашевский был один. Один против всех. А сейчас совсем иная обстановка. Рокотов не один. Друзья и товарищи рядом. Но бокс имеет свои законы. На ринге наследникам не легче, чем было ему. Бой был, есть и будет боем…

— Только не торопись, — Миклашевский подвинул к ногам Игоря широкую плоскую коробку с канифолью. Чаще работай правой!

Судья на ринге — седой бельгиец с обветренным, испещренным морщинами, мужественным лицом, в прошлом известный боксер, боец армии Сопротивления, за руку поздоровался с Виктором Ивановичем и, узнав, похлопал по плечу Миклашевского:

— Салют, товарищ!

Глухо прозвучал электрический гонг, на больших часах зажглась цифра один — первый раунд, и запрыгали, сменяя друг друга, секунды.

— Чаще правой, — Игорь Леонидович легонько подтолкнул Рокотова ладонью.

Норвежец после рукопожатия стал в правостороннюю стойку. Работать с левшой всегда неудобно, тем более если он выше и руки у него длиннее. Черные перчатки, поднятые на уровень глаз, готовы нанести штыковой удар с дальней дистанции.

Валерий, приняв боевую позицию, слегка приподнялся на носочки и стал, подыскивая дистанцию для атаки, плести кружево финтов, обманных движений. От цепкого взгляда судей не ускользнуло ни его спокойное, уверенное выражение лица, ни быстрые движения в плечах, имитирующие начало ударов. Внимание всех было приковано к его перчаткам, готовым любой финт закончить хлестким ударом, готовым вот-вот обрушить лавину атаки.

Но мало кто, за исключением специалистов, видел точную и легкую работу его ног. Со стороны все было просто и обычно. Но именно ноги несли на себе основную нагрузку. «По работе ног, — говорят тренеры, — определяется и класс мастерства».

Рокотов не отвечает на удары, не принимает вызова. Он, уклоняясь или защищаясь подставкой плеча, медленно и настойчиво ищет нужную ему дистанцию, выбирает момент. Он теснит норвежца к канатам, а тот меняет позиции, уходит, кружит по рингу. Но Валерий, как тень, все время рядом. И расстояние между ними постепенно сокращается. Выставив вперед левую ногу, Рокотов быстро и осторожно, словно он ступает по льду, скользит вперед. Весь его облик — обманные движения туловищем, порывистые короткие взмахи рук, — говорят об атаке. Атака готовится, в ожидании ее зрители замерли на своих местах. И сам Рокотов, не скрывая своего намерения, весь устремлен вперед.

Норвежец старается предотвратить атаку русского, опередить его. Но всплески его торопливых ударов, большинство из которых глохнет в воздухе, не меняют положения. Нервное напряжение растет, моряк чутко реагирует на каждый финт, на каждое движение Рокотова, быстро меняет позиции, принимает одну защиту, другую… Он готов встречными ударами отбить атаку, но ее почему-то все нет и нет… Тогда он, не выдержав нервного напряжения, втягивает голову в плечи, сжимается, на какую-то долю секунды застывает на месте. Норвежец стоит на полных ступнях, словно придавлен тяжелым грузом нервозности. Это уже цель. Неподвижная цель.