Георгий Свиридов - Время возмездия

Рудольф, защищаясь подставками перчаток и локтем, попятился назад, пытаясь выскользнуть из опасного ближнего боя. Назад, назад… Но никакие силы не могли оторвать русского, он, как гвоздь к магниту, прилип к нему. Они двигались по рингу, словно связанные одной веревкой. Тогда Рудольф, понимая, что он не только теряет очки, но теряет и силы, грубо схватил, обнял Валерия. Не дать работать! Ослабить темп! Судья замешкался. Мюнхенец, держа русского, дважды пытался нанести удар головой. Бровь… Рассечь ему бровь… Тогда судья остановит бой, и этого сумасшедшего русского снимут за «невозможностью продолжать поединок».

— Брэк! По шагу назад! — рефери разнял боксеров, наказывать мюнхенца он и не думал.

В зале раздался свист, топот. Зрители возмущались пристрастным судейством на ринге.

Рудольф, отскочив от русского, тяжело дышал. Шилленбург не забывал, что на него смотрят со всех сторон, и растянул губы в улыбке. Вблизи она была похожа на оскал пантеры. Маневрируя по рингу, он укрылся за частокол прямых ударов. Западногерманские туристы повскакивали с мест и дружно скандировали:

— Ру-дольф! Ру-дольф! Хох-хох!

Боксеры закружили по рингу, зорко следя друг за другом. Оба устали, пот струился по лицам, застилал глаза.

«Не уйдешь! Коротким снизу вверх… — этому была подчинена вся воля Рокотова. — Бить наверняка!»

Пошла последняя минута раунда. Шилленбург, маневрируя и меняя позиции, наносил издалека серии ударов. Очередь! Очередь!

— Ру-дольф! Хох-хох! — гудели трибуны. Валерий пропустил несколько ударов. Пропустил умышленно. Так надо, иначе не поверит. В голове гудело, ноги стали тяжелыми и непослушными. В пересохшем рту появился солоноватый привкус. «Кровь… губу разбил», — подумал он и, не спуская глаз с ног соперника, качнулся, как бы теряя равновесие…

В глазах мюнхенца мелькнул хищный огонек. Наконец-то! Сделав обманное движение левой, он пустил в ход свою правую. С поворотом плеча и пружинистой силой спинных мышц. Это был не удар, а пушечный выстрел.

Но там, где стоял пошатнувшийся русский, неожиданно оказалась пустота. Рудольф, ничего не понимая и теряя равновесие, еле удержался на ногах. Эти сотые доли секунды и решили исход боя. «Бей снизу вверх», — выдохнул Миклашевский, двигая плечом, как бы посылая свой кулак. Только так надо сейчас бить. И Рокотов словно услышал своего тренера. Уклонившись от удара, нырнул под мюнхенца и, выпрямясь, с поворотом послал свой кулак снизу вверх в открытый гладко выбритый подбородок. В этот удар боксер вложил все: силу, волю и жажду победы…

Мюнхенец покачнулся и медленно, словно он делает это вполне сознательно, упал на брезент ринга. Упал к ногам Рокотова, беспомощно уткнулся лицом в его ботинки.

Валерий, переступив через него и не ожидая команды судьи, направился в дальний нейтральный угол.

Судья-испанец посмотрел на председателя жюри, на судей, на уткнувшегося в пол барона и нехотя начал счет.

При слове «аут» два помощника секунданта вместе с Хельмутом Грубером перескочили через канаты и подхватили Рудольфа под мышки.

И только теперь Валерий почувствовал страшную усталость. Перчатка левой руки, казалось, была наполнена расплавленным свинцом. Одеревеневшие ноги не слушались. Он ничего не чувствовал, не видел, не слышал, а только улыбался разбитыми в кровь губами и смотрел, смотрел на флагшток. А по лицу стекали соленые капли то ли пота, то ли слез… На флагштоке медленно поднималось алое знамя. И торжественно зазвучал гимн. И тысячи людей — друзей, скрытых и явных врагов — вынуждены были встать, отдавая честь и знамени, и гимну. Едва отзвучала музыка, как к рингу, к пьедесталу почета, устремились товарищи по команде, друзья-берлинцы, советские туристы. Отто Позер, сунув в руки букет, долго целовал вспотевшее лицо друга. Журналисты осадили раздевалку. А Валерию хотелось только одного: скорее стащить перчатку с руки, сунуть кисть под струю воды…

Поздно вечером Игорь Леонидович привез Рокотова в гостиницу. Они побывали в больнице. Врачи, которые смотрели бой по телевидению, ахнули, когда узнали, с какой рукой боксировал русский. Быстро сделали рентгеновский снимок. Обработали кисть, загипсовали. Пожилой немец, хирург, удивленно и восхищенно качал головой.

— Какой народ! Какое мужество! Какое мужество…

В номер гостиницы, едва Миклашевский уложил Рокотова в постель, без стука вошел Виктор Иванович и с ним незнакомый советский майор.

— Вот еще один представитель печати. Военный корреспондент, — отрекомендовал майора Виктор Иванович. — Замучил вопросами.

— Это сенсация! — быстро заговорил майор, усаживаясь рядом с Валерием на кровать. — Вы совершили подвиг!

Валерий, не поворачивая головы, устало произнес:

— При чем тут подвиг…

— Не скромничайте! Я все знаю!

— Да ничего вы не знаете… — ответил Валерий и, помолчав, добавил: — Там, на столе, письмо. От матери…

Журналист взялся за конверт. В листке из ученической тетради, исписанной химическим карандашом, лежала пожелтевшая вырезка газеты. Майор пробежал глазами письмо. Мать сообщала сыну, что приезжал однополчанин отца, который долго разыскивал семью своего командира, и рассказал о последнем бое, он же и подарил на память фронтовую газету. Майор прочел вырезку, строчки, подчеркнутые фиолетовыми чернилами, посмотрел на боксера и снова перечел: «…А на площади перед рейхстагом рота залегла. Тогда капитан К. Рокотов схватил знамя и с криком „ура“ побежал навстречу свинцу и штыкам. Солдаты ринулись за ним. На ступеньках рейхстага капитан упал, не выпуская из рук знамени. Бойцы подхватили командира вместе со знаменем и ворвались под колонны. Знамя было пробито пулями в нескольких местах…»

Майор молча вынул пухлый блокнот и стал торопливо переписывать строчки из пожелтевшей фронтовой газеты.

Москва — Голицыно — Береговое (Крым).

1966–1973—1978 гг.

Более сорока лет назад, в мае 1963 года, когда в Москве проходил чемпионат Европы по боксу, ко мне обратился тренер из Долгопрудного, которого я видел впервые и раньше никогда не встречал. В дни чемпионата ко мне как к Председателю Федерации бокса СССР, обращались многие специалисты мужественного вида спорта, особенно приезжие, с предложениями, вопросами, просьбами. Но он обратился ко мне как к писателю:

— Вы автор романа «Ринг за колючей проволокой», я хочу с вами встретиться, у меня тоже сложная судьба, я вам посылал письма.

Действительно, я получал его письма и не верил написанному: «Меня, сержанта, вывезли из блокадного Ленинграда самолетом, специальным рейсом, и подготовили для работы в глубоком тылу…». За сержантом в блокадный Ленинград через линию фронта зимою 1942‑го года? А в Москве разве нет достойных сержантов? И вот он стоит передо мною. Умные проницательные глаза. Сухощавый, подтянутый, интеллигентный. Человек, которому трудно не верить. Так я познакомился с легендарным советским разведчиком Игорем Леонидовичем Миклашевским. Его необычная фронтовая судьба отображена в образе главного героя моего романа «Стоять до последнего», который неоднократно переиздавался, переведен на многие языки от финского до вьетнамского. Но и у романа была своя история: рукопись сначала несколько лет пролежала на Лубянке, публиковалась частями, а когда наконец книга вышла (хотя и с купюрами), то была удостоена престижной литературной премии КГБ СССР.