Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Слышался страшный шум, треск ружей, пели горны. Со всех сторон раздавались крики, в ушах эхом отдавалась путаница приказов: «По-отделенно, вправо — рысью, марш!» и «Батальон, стой! В шеренгу, нале-во!» и «Солдаты Седьмого — влево, вперед!» Но Арнольд по-прежнему не собирался останавливаться, хотя я и кричал ему. К тому же, я не видел, где же войска — из-за того, что моя лошадь скакала слишком быстро и солнце светило мне прямо в глаза.

Я поднял левую руку, чтобы прикрыть их, но солнечные лучи стали только ярче обычного, обжигая меня так, что я закричал от боли. Они прожгли дыру в моей ладони, так что я вцепился в Арнольда другой рукой — и неожиданно он превратился в Бешеного Чарли Веста, обхватившего меня за плечи и вопящего, чтобы я держался, а из рваной дыры у большого пальца моей левой руки вдруг хлынула кровь, так что меня охватила мучительная агония и весь ад обрушился на меня.

Именно в этот момент я понял, что уже не сплю.

Выдающийся медик позже объяснил, что все это было вызвано истощением организма и сильнейшим напряжением: после того, как я впал в своеобразный транс, заснув на моем чарпое, даже когда мои кошмары обернулись реальностью, я все же не пришел в себя до тех самых пор, пока не был ранен в ладонь — которая оказалась самым болезненным местом, (я могу говорить об этом, ибо бывал ранен и в другие части тела). Между тем, Бешеный Чарли разбудил меня, подсадил в седло (больная лодыжка и все такое) и мы быстро поскакали по полю недавней резни на позиции Гауга за местечком Фирозшах — там-то я и наблюдал все вышеописанные ужасные картины. Ученые называют все это впечатляющими медицинскими терминами, но я сомневаюсь, чтобы нашлось нечто подобное, чтобы описать мое состояние, когда я зажал свою раненную руку, чтобы хоть немного унять боль и, наконец, более или менее осмысленно огляделся по сторонам.

Прямо передо мной были две батареи туземной конной артиллерии, палившие так быстро, как только успевали заряжать; маленькие смуглые канониры резво отпрыгивали, что бы избежать отдачи, а грохот залпов своей силой беспокоил мою лошадь. Слева от меня виднелось редкое каре британской пехоты — Девятого полка, так как я разглядел изображение пенни на их киверах — а за ним ряды других, британских и сипайских, передние шеренги которых опустились на колено, а по бокам стояли резервные части. Справа от меня была та же картина, еще больше каре, в центре которых развевались знамена, смещенных назад под небольшим углом — все это выглядело как сцена из сражения при Ватерлоо.

Красные четырехугольники, вокруг которых клубились тучи пыли; вспышки выстрелов, сверкающие поверх голов или с трудом пробивающиеся сквозь дым; люди, падающие на землю — поодиночке или целыми рядами, которые выхватывало из строя пролетевшее ядро. Я увидел, как в углу каре Девятого полка картечь повалила сразу шесть шеренг — так что в воздухе поднялся кровавый туман. Передо мною одна из пушек вдруг опрокинулась, ее ствол лопнул как спелая тыква и осколки с воем разлетелись во все стороны, среди адских воплей сраженных людей и визга раненных лошадей. Словно настоящий железный ливень обрушивался на наши ряды, хлестая один Бог знает откуда, поскольку все вокруг было покрыто пылью и дымом — а Бешеный Чарли все тянул мою лошадь за повод, направляя ее прямо сквозь этот ад.

Казалось, боль и ужас заполняют все мое существо, но иногда шок бывает настолько ошеломляющим, что вы просто уже не можете об этом думать. Например, когда вдруг очнешься и видишь, что тяжелая артиллерия уже взяла тебя на прицел и готова разорвать на клочки; больше уже ничего невозможно сделать, не остается времени даже надеяться, что тебя не заденет и ты даже неспособен броситься наземь, чтобы, скуля, сжаться в комочек — а еще страх и боль куда-то исчезают, когда вы оказываетесь перед самим Пэдди Гаугом, который сдергивает с шеи свой платок, протягивает его вам, веля замотать в него раненный пальчик и внимательно слушать, что вам говорят.

— Прижми узел пальцем, парень! Так, а теперь смотри и хорошенько запоминай все, что увидишь!

Он потуже затянул повязку, закрепил ее и, сквозь слезы боли и ужаса, я взглянул поверх тучи расстилающейся пыли.

Всего в какой-нибудь полумиле от нас, долина просто кишела всадниками. Артиллерийские батареи, которые обстреливали нас, более легкие — на верблюжьей тяге и тяжелые полевые орудия — теперь отвозили в тыл, сквозь промежутки в грандиозной массе кавалерии, которая накатывала на нас сплошным прибоем — стремя к стремени. От крыла до крыла сикхов, наверно было с пять сотен ярдов. На флангах скакали уланские полки, а в центре сосредоточились тяжелые эскадроны в развевающихся белых и красных плащах; садящееся солнце блестело на полированных шлемах, на которых пурпурными вихрами ощетинились жесткие плюмажи — и только когда я вспомнил эти же плюмажи в Майан-Мире, я понял весь ужас увиденного. Это была линейная кавалерия сикхов и, несмотря на то что я жутко устал и был почти в полуобморочном состоянии, я понял, что это может означать лишь одно, даже если это «что-то» абсолютно невозможно: мы оказались лицом к лицу с армией Тедж Сингха, состоящей из настоящих сливок хальсы, в тридцать тысяч бойцов, которая должна была находиться в тридцати милях от нас, занимаясь бесполезным наблюдением за Фирозпуром. Но теперь они были здесь — за волной подходящей кавалерии я увидел густые массы пехоты, полк за полком, а перед ними слоны тащили огромные пушки. А нас было едва ли десять тысяч, падающих от измождения после трех битв, в которых потеряли каждого десятого — без еды, воды и боеприпасов.

Историки говорят, что в это мгновение, когда острие копья хальсы было приставлено к нашей глотке, решалась судьба трех столетий Британской Индии. Возможно. Но это точно был момент, когда избиваемая артиллерийским огнем маленькая армия Гауга стояла перед лицом смерти и уничтожения и что бы не решало наши судьбы в будущем, здесь и сейчас все зависело лишь от одного человека. Без него мы (да и, возможно, вся Индия) были бы сметены кровавым разгромом. Полагаю, что вы так и не слышали о нем — о позабытом бригадире, Микки Уайте.

Все произошло в доли секунды. Я лишь смахнул пот со лба, чтобы взглянуть вновь, как в мощных рядах всадников хальсы запели горны, тулвары взлетели вверх настоящим потоком стали и густой лес наконечников пик вдруг опустился, по мере того, как рысь перешла в галоп. Гауг закричал нашим солдатом пока не стрелять; я услышал, как Хатуэйт завопил, что у пушек остались последние заряды, а ружья пехотных каре наклонились вперед сплошным стальным забором, в который должно было ударить это величественное море несущихся на нас людей и лошадей. В жизни я не видел ничего подобного — и это я, который видел атаку шотландских горцев Кэмпбелла под Балаклавой. Но там были всего лишь русские, а эти, здесь, были отцами Проводников, кавалеристов Пробина и Бенгальских уланов [682], так что единственным, кто бы остановил их на полном скаку, мог быть лишь кавалерист Божьей Милостью — такой же отличный, как и они сами.