Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

— Сэр Хью, вы должны уехать отсюда! Армия не может лишиться вас, сэр!

Да, если хотите, это было преувеличением, но этот ирландский идиот все пропустил мимо ушей. Он завопил что-то, чего я не расслышал... и тут произошло чудо. А если вы не верите в это — почитайте в книгах.

Внезапно стрельба прекратилась и по всей долине затрубили рожки, забили барабаны, огромные, шитые золотом знамена тяжело плеснули под лучами заходящего солнца и хальса начала движение. Она шла полковыми колоннами, с рассыпным строем легкой пехоты джатов впереди, зеленые фигурки с ружьями и снаряжением — и Чарли Вест вдруг закричал:

— Смотрите, сэр Хью! Наша кавалерия! Пушки — Боже мой, да они отступают!

И самое время — подумал я, хотя признаюсь, меня это поразило. Но Вест был прав, потому что оттуда, где мы находились, почти в фарлонге от нашего правого фланга, перед нами открывался отличный вид на осколки нашей армии — дюжина потрепанных каре из красных фигурок, с огромными прорехами в рядах, простреленные полковые знамена трепещут на вечернем ветру, скрюченные тела вдоль земляных насыпей, а равнина перед ними усеяна раненными, мертвыми и умирающими животными и людьми, а всю эту картину время от времени заволакивает пылью и дымом от догорающих развалин.

А кавалерия, вернее, то, что от нее осталось, рысью уходила к юго-западу сквозь фронт наших каре на левом фланге, которые были сдвинуты несколько назад, по сравнению с правофланговыми. Они шли колонной, туземные уланы, иррегулярная кавалерия, Третий Легкий драгунский, а следом конные батареи, пушки которых подпрыгивали на выбоинах позади расчетов.

— Они — они не могут отступать! — закричал Вест. — Сэр Хью, могу ли я съездить к ним, сэр? Это наверняка какая-то ошибка!

Гауг взглянул туда, куда показывал Вест так, словно увидел призрака. Полагаю, такого он не видел за все полвека — кавалерия и артиллерия оставляют свою пехоту на произвол судьбы. Но он смотрел на все это не больше мгновения.

— Скачи за ними, Вест! Верни их! — буркнул он и Бешеный Чарли унесся прочь, пригнувшись в седле и вонзив шпоры в бока лошади, а Гауг тем временем, обернулся, чтобы снова посмотреть на хальсу.

Пенджабцы уже почти полностью показались на равнине, в отличном порядке — пехота в центре, с конными батареями в промежутках между полками, а кавалерия на флангах. Гауг сделал мне знак и мы рысью пустились обратно к нашим позициям. Тут я впервые увидел Хардинга с небольшой группкой офицеров, прямо перед фронтом одного из красномундирных каре. Он смотрел в подзорную трубу и время от времени поворачивал голову, чтобы отдать приказ. Присевшие на колено солдаты в каре, теперь поднялись и заходящее солнце поблескивало на рядах обнаженных штыков. Гауг натянул поводья.

— Ну что ж, это место не хуже прочих, — сказал он и, прищурив глаза, оглядел равнину. — Да, парень, отличный вид, не правда ли? Может порадовать сердце солдат — как их, так и наших. — Он кивнул мне. — Спасибо, сынок. — Он отбросил назад полы своей куртки и вытащил саблю, отцепив карабин и позволяя ножнам упасть на землю. — Полагаю, что скоро все мы вернемся домой, — сказал он.

Я оглянулся через плечо. Передо мной сразу за нашим правым флангом лежала открытая равнина, а не далее, чем в миле уже начинались джунгли. Моя кобыла еще не выдохлась и даже не была ранена, так что будь я проклят, если останусь здесь, чтобы быть раздавленным этой безжалостно накатывающейся на нас силой. Отзвуки дикой музыки доносились с той стороны, чуть слышные на фоне мерного гула шагов сорока тысяч ног. Со стороны каре донеслись хриплые крики приказов; я бросил еще один взгляд на отдаленные джунгли, стискивая поводья дрожащей рукой...

— Боже милосердный! — воскликнул Гауг и я воровато оглянулся.

То, что я увидел снова было невероятным, но... именно так оно и было.

Хальса вдруг остановилась. Пыль поднималась над передовой цепью пехотинцев-джатов; они оглядывались, чтобы посмотреть на свои основные силы, мы могли слышать голоса, выкрикивающие приказы и музыка вдруг смолкла. Величественные знамена вроде пока еще реяли, огромная армия топталась на месте подобно гигантскому рою, и тут раздался рокот одинокого большого барабана; дробь прокатилась из конца в конец, подхваченная другими полками и вдруг словно открылись и снова захлопнулись створки венецианского жалюзи перед лицом призрака — это ряды хальсы повернули кругом, поднимая пыль и начали медленно удаляться. Хальса отступала.

Ни звука не доносилось от наших каре. А потом где-то у меня за спиной какой-то солдат рассмеялся и тут же злой голос потребовал его заткнуться. Это единственный шум, который я помню, правда я не слишком обращал на все это внимание. Я только и мог, что ошеломленно пялиться на то, как двадцать тысяч лучших в мире туземных солдат, вдруг повернулись спиной к изможденному, беспомощному врагу... и оставили нам свою победу.

Гауг как статуя замер в седле, вглядываясь в них. Прошла добрая минута, прежде чем он натянув поводья, повернул своего скакуна. Шагом проезжая мимо меня к каре, он все повторял:

— Пусть вашу руку осмотрит врач, слышите? А когда с этим закончите, я буду вам весьма обязан, если вы вернете мне мой шейный платок.

Вот таким я видел и запомнил Фирозшах — «Индийское Ватерлоо», самую кровавую битву изо всех, что нам пришлось провести на Востоке и, без сомнения, самую странную — и хотя другие очевидцы расходятся со мной (и друг с другом) в мелочах, все согласны в главном. Мы взяли Фирозпур, заплатив за это страшную цену, после двухдневного сражения и были уже на последнем издыхании, когда Тедж Сингх вдруг появился с превосходящими силами, а потом неожиданно отступил прочь, хотя мог проглотить нас на обед.

Много споров вызывал вопрос: почему он так поступил? Ну, вы-то знаете почему, так как я вам рассказал — он сдержал данное нам слово, предав свою армию и свою страну. Но есть и почтенные историки, которые не желают в это верить — некоторые, потому что считают, что доказательства этого не слишком весомы, а остальные — потому что не хотят признать, что эта победа была достигнута чем-либо еще кроме мужества британского солдата. Ну да, это тоже сыграло свою роль, так же как и воля Божья, но факт в том, что всего этого было бы недостаточно без предательства Теджа.

Одной из вещей, смущающих историков, является сама фигура Теджа, который после того, как все закончилось, рассказывал об этом множество противоречивых историй. Так, он заверял Генри Лоуренса, что не решился продолжить атаку, так как были уверен, что она провалится; зная о потерях, понесенных нами при взятии Фирозшаха, он не решился атаковать эти же позиции снова — теперь, когда мы защищали их. То же самое он говорил и Сэнди Эбботу. Так вот: все это вздор. Он осознавал свою силу и понимал, что мы на последнем издыхании, поэтому все его истории — пшик.