Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Он был здесь и правильно выбрал свое время. Еще пару секунд и галоп перешел бы в безудержную скачку — но тут справа пропела труба и сквозь промежутки каре на поле перед ними выехали жалкие остатки нашей кавалерийской дивизии: голубые мундиры и сабли Третьего легкого и черные фески и пики туземной кавалерии, во главе с Уайтом, и бросились в атаку во фланг неприятелю. Их было немного, они не успели набрать разгон, они были измучены — и люди, и животные — но у них было время и место, чтобы отлично нанести удар. В мгновение ока атака хальсы превратилась в дикую толчею ржущих коней и падающих всадников, а блестящая сталь Третьего легкого достала до самого их сердца, а пики соваров прорвали их фронт [683].

Женщины и читатели-штатские могут удивиться — как же это могло случиться, что небольшие силы конников смогли противостоять куда более мощным. Ну да, в этом-то и состоит вся прелесть фланговой атаки: подумайте о смелых парнях, скачущих вперед по шестеро в ряд и ударяющих по концевому человеку во вражеской шеренге. Они сшибают фланговых, теснят их на соседей, так что даже если противник и обладает шестикратным превосходством, сражаться может едва ли один из этих пяти. При хорошем раскладе фланговым ударом можно просто «скатать» врага как оконное жалюзи; хотя атака Уайта и не достигла этого, она сбила сикхов с курса, а когда это случается с конной массой, она теряет свой разгон, так что опытные кавалеристы могут черт знает что с ними сделать.

То, что происходило у нас под носом было просто дьявольской стычкой и, хотя лошадь под Уайтом пала, он пешим метался то тут, то там, как дикий кот; солдаты Легкого полка окружили его, размахивая саблями, а Гауг привстал на стременах, крича:

— Ты это сделал, Мик! Это твоя победа, мой мальчик! А что, — он повернулся ко мне, — это за парни, может вы мне скажете?

Я крикнул, что это регулярная кавалерия хальсы, а не горрачарра — наверняка полки Мутона и Фулька, а также, возможно, и Гордона, хотя я и не был в этом уверен.

— Это собьет их с толку! — бросил Гауг. — Да, Уайт запустил-таки блоху им в ухо! А теперь возьмите эту подзорную трубу и расскажите мне про их пехоту! Вест, записывайте!

В то время как кавалерийская стычка понемногу сошла на нет — всадники хальсы отхлынули, а наши парни, добрая половина из которых осталась без лошадей, также отошли, чтобы прийти в себя и перестроиться — я с замиранием сердца увидел массу пехоты, перечисляя части по их названиям: полки Аллара, Курта, Авитабиле, Делюста, Альварина и прочие дивизии. Было легко различить знамена, а под ними виднелись суровые бородатые лица — четко вырисовывающиеся в поле зрения моей трубы. Я даже видел серебряные бляхи на черных ремнях, перекрещивающих их грудь, эгретки на тюрбанах и пуговицы на мундирах — белых, красных, голубых и зеленых — памятных мне еще по Майан-Миру. Как они оказались здесь? Быть может полковники Теджа, наконец, потеряли терпение и вынудили его двинуться на звук пушек? Как оно вполне могло быть и теперь, когда Уайт разыграл нашу последнюю карту, оставалось только ждать, пока они подойдут поближе и просто проглотят нас. Победа под Фирозпуром превращалась в западню — и тут я вспомнил слова Гарднера: «Они считают, что могут выпороть Компанию Джона». А теперь войска Компании Джона только и могли, что стоять в своих потрепанных каре, с пустыми патронташами и зарядными ящиками, умолкнувшими пушками, потрепанной кавалерией — оставались только штыки.

Вдоль всей равнины подобно вспышкам молний блеснули огни выстрелов батарей хальсы; затем послышался грохот залпов, свист пролетающих над головой снарядов и ужасные удары, сопровождаемые стонами, когда их разрывы распахнули ряды наших каре. Они хорошо задумали, эти ублюдки и теперь залп за залпом выбивали нас в свое удовольствие, прежде чем бросить в атаку пешие полки и вырезать оставшихся в живых. Картечь и ядра снова подняли облака пыли вокруг наших временных укреплений; можно было бежать или стоять — и, одному Богу известно почему, но войска Компании Джона предпочитали оставаться на месте. Что же касается меня, то я стоял почти вплотную к Гаугу, и был испуган до того, что не мог даже молиться — позиция, что и говорить, хуже не придумаешь. Бомбардировка достигла своего высшего накала и каре исчезли в катящихся красноватых облаках пыли, а наша армия таяла по каплям, люди падали как кегли и кровь чавкала под копытами наших лошадей. Какой-то героический осел заорал: «Умри достойно, солдат королевы!», а Флэши все ломал голову над тем, как бы ему смыться подальше от глаз главнокомандующего и никак не находил для этого подходящего повода. Я даже забыл про свою рану — настолько сильно свирепствовал вокруг этот смертоносный вихрь — и тут Гауг вдруг неожиданно повернул своего коня, посмотрев вправо и влево на остатки своей армии. Боже! Старик просто рыдал! Затем он отбросил свою шляпу и проревел:

— Нас никогда не били и никогда мы не будем биты! Вест, Флэшмен — за мной!

Он снова развернул своего жеребца и послал его вскачь по равнине.

Можешь лезть хоть грудью на чертовы клинки, Пэдди, подумал я и уже хотел остаться на месте или, что вероятнее, нырнуть куда-нибудь в укрытие — но Чарли пулей бросился вперед, а моя лошадь последовала за ним — так уж она была приучена к идиотским кавалерийским порядкам. Я судорожно сжал поводья в дрожащей руке, едва не теряя сознание от боли и вскоре обнаружил, что скачу следом за ними. С мгновение я полагал, что этот старый идиот просто сошел с ума и собрался атаковать хальсу в одиночку, но он забирал все больше вправо, направляясь к крайнему с фланга каре — и когда мы подскакали к нему и Гауг вдруг натянул поводья и привстал в стременах, раскинув руки, я уже понял, что он задумал.

В Индии все знали эту белую куртку Гауга, его знаменитую «боевую шкуру», которую этот старый сукин сын протаскал на своих плечах во время всех сражений за последние пятьдесят лет — от Южной Африки и Испании, до самой Северо-Западной границы. Теперь же он использовал ее для того, чтобы направить огонь целой армии на себя (а заодно — и на двух своих незадачливых адьютантов, которых этот старый эгоист притащил за собой). Это была самая сумасшедшая штука, какую только можно было придумать — и, черт побери, она сработала! Я словно до сих пор вижу его: полы «боевой шкуры» развеваются как флаги, а сам он скалит зубы; его седые волосы раздувает ветром, земля вокруг вспухает разрывами, поскольку сикхские канониры взяли нас на прицел и гвоздили изо всего, что только можно. И, конечно же, в нас так и не попали — попробуйте направить все ваши батареи на трех человек в тысяче ярдов и посмотрим, что у вас получится [684].

Но когда целый ураган ядер и пуль свищет у самого уха — тут не до расчета математических вероятностей. Я подвел скакуна ближе к генералу и заорал: