Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Я тут распространяюсь про все, потому как это имеет непосредственное отношение к допросу, который Виллем возобновил, стоило нам отъехать от Мюнхена. Начал он поинтересовавшись, много ли известно мне про Австрийскую империю. Я ответил, что австрияки, похоже, сильно поднаторели в умении проигрывать войны и уступать территории, намекая на недавние трепки, заданные им Францией, Пруссией и Италией, да и вообще вся их лавочка давно на ладан дышит. Помимо этого я больше ничего не знал и знать не желал.

Штарнберг кивнул.

— Верно, на ладан дышит. Пятьдесят миллионов человек двенадцати разных национальностей, согнанных в кучу под скипетр напыщенного самодура, который понятия не имеет, как управлять ими. Этот Франц-Иосиф настоящий зануда и своими оплошностями свел на нет ту популярность, которой пользовался как очаровательный юный монарх тридцать пять лет тому назад. Однако империя его расположена в солнечном сплетении Европы, и если она начнет содрогаться в конвульсиях... Нет, лучше даже не представлять. А что скажете насчет Венгрии?

Я выразил мнение, что это крупнейшая часть империи, не считая, собственно, Австрии, и что жители ее — редкостный сброд, зато отличные наездники. Мой собеседник ухмыльнулся.

— Ну чем вам не профессор международных дел? Ха, я сам на четверть венгр, по линии матери, и пруссак на остальные три четверти. И вы правы, что венгры — это редкостный сброд, который совсем не питает восторгов по поводу австрийского правления. Некоторое время назад они провозгласили независимость и подняли бунт, и Франц-Иосиф имел неосторожность обратиться к царю, дабы тот прислал русские войска усмирить мятежников. Венгры ему этого никогда не простят. Франц идет на все, лишь бы ублажить их, делает уступки, коронует себя и Сисси королем и королевой Венгрии, и все равно найдется в избытке мадьярских националистов, мечтающих навсегда распрощаться с Австрией. Речь о людях вроде Лайоша Кошута — записного подстрекателя, который верховодил восстанием. Ему теперь за восемьдесят, он живет в эмиграции в Италии, но по-прежнему ненавидит Габсбургов, как чуму, и грезит о свободной Венгрии. Хотите верьте, хотите нет, но он со своими дружками-националистами питает симпатии к императрице Сисси и императорскому сыну и наследнику, кронпринцу Рудольфу, который расположен к конституционнным реформам [891]. Но есть еще и другие — экстремисты, стремящиеся получить все более быстрым путем.

Штарнберг сделал паузу, чтобы закурить папиросу. Он бросил спичку и поглядел на клубы дыма.

— Это террористы вроде «Хольнупа», так называемых венгров «завтрашнего дня». Эти ребята шушукаются по углам, замышляют кровавый переворот, но большинство соотечественников смотрит на них, как на убогую шайку фанатиков, которых не стоит воспринимать всерьез. — Он бросил сгоревшую спичку. — Так же смотрели на них и мы... пока несколько месяцев назад Бисмарк не получил от своей личной разведывательной службы весточку, что «Хольнуп» намерен по-настоящему встать на тропу войны. А теперь позвольте подлить вам еще коньячку.

Штарнберг стал наполнять рюмку, и как раз в этот миг на солнце, должно быть, набежало облачко, так как яркие краски пролетающего за окном милого осеннего пейзажа вдруг померкли, моему разыгравшемуся воображению показалось вдруг, что тень проникла даже в вагон, похитив сверкающие искорки из благородного напитка, и даже стук колес приобрел, казалось, угрожающий, назойливый тон.

— «Хольнуп» намерен убить Франца-Иосифа, — заявляет Виллем, наполняя свою рюмку. — Если террористам это удастся, начнется гражданская война. Да, в ухлопывании королевской персоны как таковом нет ничего нового, и, как правило, это не приносит существенного вреда: несколько безумцев уже покушались на Франца-Иосифа, было две попытки убить кайзера Германии, да и русского царя пару лет назад разнесли на кусочки... Но тут — дело другое [892]. Как? Венгры убивают австрийского монарха, и это в то время, когда вся Венгрия бурлит от недовольства, когда все знают, что Сисси выступает за независимость, окружает себя боготворящими ее мадьярами, переписывается с Кошутом, и ходят даже слухи о заговоре с целью передать корону Венгрии принцу Рудольфу, который ненавидит папашу и настроен столь же провенгерски, как и его чокнутая красавица-мать? — Он невесело рассмеялся. — Только представьте, какое применение могут найти националисты этим двум придуркам, даже против их воли! Casus belli [893], если угодно! Гражданская война в Австро-Венгрии! И сколько потребуется времени, чтобы Франция, Германия, Россия, да и не исключено, даже Англия, оказались втянуты в события? Вот что произойдет, если Франц-Иосиф словит венгерскую пулю.

— Этого не должно случиться, — заговорила Кральта. — Этому надо помешать любой ценой.

Она была серьезна, но Виллем, который передал мне рюмку и снова уселся, казался веселым. На красивом лице появилось выражение подвоха, как у фокусника, готового провернуть удачный трюк.

— По счастью, — говорит он, — благодаря наличию у Бисмарка своих ушей в «Хольнупе» нам точно известно, когда и где планируют террористы нанести удар. Франц-Иосиф должен погибнуть в своем охотничьем домике под Ишлем — это очаровательный, но уединенный курорт в Зальцкаммергуте, в горах, совсем неподалеку от того самого места, где мы с вами сейчас находимся. Это произойдет на этой неделе, в одну из ночей, силами группы хорошо вооруженных и опытных убийц. Они так хорошо все подготовили... и вот на тебе, все напрасно, вот же бедолаги. — Чокаясь со мной, Билл ощерился в довольной улыбке. — Потому как мы — я и вы, дружище, — остановим их.

В какой-то из своих книжонок этот ушлый рифмоплет Киплинг заметил, что заповедь островной расы в том, чтобы научиться отбрасывать прочь эмоции и, дождавшись своего часа, поймать чужака в ловушку [894].

Я этот урок выучил еще в колыбели, задолго до того, как он написал эти строки, и не без успеха пользовался им всю жизнь, с единственной оговоркой, что вместо «поймать в ловушку» предпочитал подставлять «сделать ноги». Умение скрывать истинные чувства — дело нелегкое, но я, полагаю, вполне справился с ним, выслушав не слишком радужное предложение Штарнберга, и сумел не выдать своего потрясения перед лицом этого ухмыляющегося юного дьявола и его наделенной стальным взором спутницы. Парочка внимательно наблюдала, как восприму я сообщенную ими ошеломительную новость.

Не было ни малейшего смысла протестовать или отпираться. Вам ли не знать, сколько раз поднимался я уже на борт корабля «Бедствие», насильно завербованный такими профессионалами, как Палмерстон или Линкольн, не говоря о парнях попроще — вроде Колина Кэмпбелла, Алика Гарднера, У.С. Гранта, Броудфута, Дж. Б. Хикока, Раглана и еще легиона других. Приперев беспомощного Флэши к стенке с помощью шантажа и насилия, они кунали его с головой в свой адский суп, и ничего не поделаешь. Все так, но тут, с приближающейся с каждой минутой австрийской границей, дело было иное, и мне нужно было просто тянуть время, заговаривая «чужакам» зубы, кивая в ответ на их бред, будто я готов с ним согласиться, и выжидать удобную минуту для бегства. Моим козырем являлось то, что, вопреки всем угрозам Виллема, им явно хотелось заполучить сэра Гарри в качестве добровольного сторонника. На этом можно сыграть, главное — не переусердствовать. Вопрос в том, какую избрать роль (ну разве не извечная проблема?), балансируя на кромке между праведным гневом в ответ на угрозы и благородными рыцарскими порывами, которых они будут ожидать от офицера и джентльмена. Поэтому я издал негромкое «ха!» и устремил на Штарнберга самый ироничный из моих взглядов.