Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена. Том 2.

Моран крутанул револьвер на пальце и сунул за пояс. Потом сдвинул шляпу на затылок и щелкнул пальцем по ее полю.

— Байете [1059], удлоко, — негромко проговорил он. — Похоже, у меня получился быстрый выстрел. Джентльмен заслужил кокос.

Так в 79-м состоялась первая моя встреча с Тигром Джеком и продлилась она еще несколько жарких часов, которые я опишу как-нибудь в другой раз, поскольку они не имеют отношения к истории с Мораном, достаточно причудливой и без событий Роркс-Дрифта. Там, если вам угодно, творился свой собственный кошмар, похуже Маленькой руки или Жирных трав — оттуда, по крайней мере, слинять можно было. А в Дрифте даже спрятаться было некуда. Когда-нибудь я поведаю вам эту ужасную главу моей африканской одиссеи, если, конечно, вино и старость не прикончат меня раньше.

Пока же скажем только, что нас с Мораном угораздило попасть в настоящую мясорубку. После того как наш фургон разлетелся в щепы, мы с ним поскакали дальше на лошадях из упряжки, оставив раненых в сухой яме — Моран намеревался прислать за ними помощь, Флэши заботился исключительно о себе. С наступлением темноты мы оказались в самом центре импи, ибо все окрестности прямо кишели черными скотами. Дальше — голова к гриве, каблуки в бока, и ночная скачка наперегонки со смертью, с висящими на хвосте зулусами. Тут Моран вдруг кричит и устремляется к появившемуся прямо перед нами горящему зданию, вокруг которого творится настоящий ад: кольцо воинов, сполохи выстрелов. Делать было нечего, как только следовать за ним через кусты и колючки, погоняя коня к каменной стене и баррикаде, где черные тела и красные мундиры сцепились в отчаянной рукопашной, штык против ассегая. Скакун мой перепрыгивает через стену, но пасует перед баррикадой; я вылетаю из седла, минуя груду зулусских тел, и головой вперед вламываюсь в горящую веранду здания, бывшего некогда госпиталем. Я пропахал носом обугленный пол и был извлечен из дымящихся руин рыжебородым верзилой, который прекратил палить из револьвера и поинтересовался, откуда, черт побери, я взялся. Я, стараясь перекричать канонаду, спросил, куда, черт побери, меня угораздило, и в паузах между выстрелами он разъяснил.

Вот так, если вкратце, я и пополнил гарнизон Роркс-Дрифта, а что происходило там, это всем известно. Сотня уорикширских валлийцев и горсть раненых схлестнулись насмерть с четырьмя тысячами удлоко и тулвана на баррикаде из мешков с маисом. Бой без пощады всю ночь; полыхает госпиталь, придавая маленькому посту точное сходство с адом, Флэши мечется в поисках тихого уголка — один раз я вроде даже нашел его под навесом продовольственного склада, но эти черти и его запалили. Одиннадцать крестов Виктории заслужили наши парни: Чард с опаленной бородой, Бромхед, оглохший напрочь, и их оборванные таффи [1060], слишком измотанные, чтобы держаться на ногах, но не выпустившие оружия. Сам, будучи недостойным кавалером этого ордена, заявлю, что они получили кресты по праву, как и славу, потому как не было в истории войн обороны, способной сравниться с этой. Ибо парням удалось не только выстоять — они выстояли и победили, эти хвастливые маленькие ублюдки, и не только потому, что имели «мартини» против копий, палиц и пары мушкетов. Валлийцы побили врага в рукопашной, сталь против стали на баррикадах, где Джон-Зулус проявил себя во всей красе. Ну, вам ли не знать, какого я мнения о героизме, да и лук-порей мне не шибко по вкусу, но каждый год в Давидов день [1061] я вдеваю в петличку желтый нарцисс [1062] в память о Роркс-Дрифте [1063].

Но к Тигру Джеку это все не имеет отношения. Он был в самой гуще битвы, хотя я даже мельком не видел его с момента, как мы сиганули через баррикаду, и до следующего утра, когда импи отошли, оставив нас зализывать раны среди тлеющих руин. А имена друг друга мы узнали не ранее, чем прибыл Челмзфорд со своей колонной. Пока все обнимались, лорд приметил меня и представил Чарду и Бромхеду. Моран, который сидел поблизости на ящике с сухарями и чистил свой «ремингтон», вдруг удивленно уставился на меня своими бегающими обычно глазками. Потом подошел.

— Флэшмен? Неужели сэр Гарри... Кабул, Легкая бригада?

Мне к такому не привыкать: не догадываясь о скрытой трусости, люди благоговеют перед моей ужасной репутацией. Все смотрят так, как Моран, разве что не так пристально. На миг он даже побледнел, но потом уголок рта снова приподнялся в ухмылке, а глаза скользнули в сторону.

— Ну и ну, вот дела, — говорит он, закусив губу. — Подумать только, клянусь Юпитером, — тут из его глотки вырывается короткий такой смешок. — Если б я только знал!

Потом майор, сунув «ремингтон» за ремень, повернулся и зашагал прочь своей быстрой кошачьей походкой, исчезнув из моей жизни на следующие пятнадцать лет. А когда вернулся, произошло это при обстоятельствах, как нельзя более отличающихся от Роркс-Дрифта. Взамен дымящихся окровавленных развалин мы оказались в позолоченной ложе Сент-Джеймского театра, место саперского кителя и револьвера сорок четвертого калибра занял оперный фрак и трость с серебряным набалдашником, а компанию составлял Оскар Уайльд, а не труп зулуса. (Я вовсе не сравниваю, нет.)

В том театре я оказался по чистой случайности, как и вообще в Лондоне, поскольку стояла зима, а зимой мы с Элспет предпочитаем наслаждаться негой в своем лестерширском поместье, где напитки и еда первосортные, и можно без помех брюзжать друг на друга. Но тут супруга настояла на поездке в столицу, на крестины Макмиллана [1064] — будучи сама шотландкой и гордясь своим местом в высшем обществе, она не уставала обременять прочих несчастных каледонцев своим присутствием. Мне было все равно — от друзей я прослышал, что в следующий бюджет закладывают жуткое повышения налога на наследство, и, имея семьдесят два года от роду и солидную сумму в банке, счел разумным шикануть напоследок.

Итак, мы отправились в Лондон. В промежутке между попойками со старыми товарищами и многообещающими анонсами нового поколения падших женщин я дал своей внучке уговорить себя пойти с ней в театр, посмотреть как кривляется миссис Кэмпбелл в роли миссис Танкерей [1065]. Я предпочел бы поглазеть на Налу Дамаджанти в «Удивительных змеях дворца» или на затянутых в корсеты девиц в шоу Джорджа Эдвардса, но, будучи примерным дедом, позволил дорогой крошке Селине затащить меня на трехчасовое слезокапство, да еще делал вид, что доволен. Селина моя любимица, отрада глаз моих — просто диву даюсь, как этот слизняк, мой сын, который разбил сердце отца, заделавшись священником, ухитрился породить такого ангела. Я называю ее крошкой, но, вообще-то, Селина была из породы высоких, статных красавиц с черными как смоль волосами (как некогда у меня), блестящими цыганскими глазами, и лицом, способным в мгновение ока менять выражение от классического совершенства до озорного веселья. Ей тогда исполнилось девятнадцать — милое, очаровательное создание, и я взвивался коршуном, стоило какому-нибудь из светских щеголей появиться рядом с ней. Помня, каким был сам в их годы, я не желал, чтобы они марали своими нахальными юными лапами мою маленькую Селли. Помимо этого, она была официально помолвлена с юным Рэнделлом Стэнджером, титулованным болваном из гвардии, и предстоящие их венчание обещало сделаться событием сезона.