Борис Сопельняк - Восхождение

– Что за чертовщина?! – недоумевал Зуев, лежа на дне траншеи. – Неужели минометы? Конечно, минометы. Ай да молодцы, лупят из-за холмов, а мне их не достать. Зато достану тех, что залегли, вырублю этих гадов, всех до единого! – приподнялся Зуев и… не то что испугался, а пришел в ужас.

На воронки и на еще горячие осколки он не обратил внимания. Но где пулемет? А пулемета не было. Вместо надежного «максима» Зуев увидел посеченные осколками куски железа – это было все, что осталось от пулемета.

– Вот, мать твою! – что есть силы врезал он кулаком по брустверу. – Испортить такой инструмент?! Ну, я вам за это устрою! – начал яриться Зуев. – Винтовочка-то хоть цела? – отряхнул он от земли «мосинскую» трехлинейку. – Цела, родимая, – передернул он затвор, – только нет ни одного патрона. Ну, и хрен с ними, с патронами, – решил Зуев, – главное – штык на месте.

И тут в траншею втиснулся бледный, как мел, Альварес.

– Слава тебе, господи, жив! – перекрестился капитан. – А мы думали, все, думали, что раз уж разнесло пулемет – сверху-то это видно, то в решето превратило и тебя. Но ты, оказывается, заговоренный, и ни пуля, ни мина нашего «Грандо руссо» не берут! – обнял он Зуева и как-то по-мальчишески шмыгнул носом.

– Ты чего? – удивился Зуев. – Ну-ну, капитан, не раскисай, – погладил он его, как ребенка. – И вообще, держи хвост пистолетом! Слушай меня внимательно, – перекрывая свист пролетающих над головой мин, прокричал он ему в самое ухо, – твоя задача – прикрывать меня со спины, а уж я этим гадам покажу, что такое русский штык!

И вдруг обстрел прекратился… Над вытоптанным пшеничным полем повисла такая безмятежная и беззвучно первозданная тишина, что даже осмелилась подать голос какая-то пичужка. А потом произошло то, чего никто не ждал: со стороны противника загремели барабаны и пронзительно засвистели дудки. Марокканские цепи тут же поднялись, бойцы примкнули штыки, закатав рукава и зажав в зубах кинжалы, издали душераздирающий вой и, как-то странно пританцовывая, пошли на республиканские траншеи.

– Эх, «максимку» бы сейчас, – сплюнул от досады Зуев, – уж больно густо идут, всех бы здесь и положил! Ну да ладно, схлестнемся в рукопашой. Погоди, не спеши, – остановил он Альвареса, который хотел дать команду, – пусть пройдут лощинку, тогда им придется карабкаться снизу вверх и тратить на это силы. Тут-то мы, не будь дураками, на них и навалимся. Под горку-то атаковать ловчее, – намотал он ремень винтовки на запястье руки. – Ты сделай так же, а то ненароком обронишь или, не дай бог, выбьют – в рукопашной всякое бывает.

Как только марокканцы прошли лощину и стали карабкаться вверх, им стало не до танцев, не до воинственных кличей и не до устрашающего воя: подвела, как говорят спортсмены, дыхалка. Так что на относительно ровное место, где им предстояло принять бой, марокканцы влезли, еле дыша, и с языками наружу.

– Пора! – перевалился через бруствер Зуев. – Командуй, капитан.

– Нет, лучше ты! – тряхнул головой Альварес. – Я ведь в штыковую не ходил и своих бойцов в рукопашную не водил. Боюсь, как бы не оплошать, – наплевав на гордость, признался он.

– Ну, я так я, – согласился Зуев и во весь рост поднялся над бруствером. – Орлы! – что есть мочи закричал он. – Испанцы! Неужели вы забыли, как над вашими предками шесть веков издевалось арабское отродье?! Они убивали испанских юношей и насиловали испанских девушек, а теперь хотят добраться до ваших матерей, жен и сестер. Неужели вы им это позволите? Штык – в пузо, прикладом – по зубам, других слов они не понимают! С Богом, ребята! В атаку-у, впере-е-д! – шагнул он навстречу затравленно дышащей цепи, в последний момент отметив, что среди марокканцев немало испанцев, одетых в форму известных своей жестокостью ударных батальонов.

Что творилось на том заросшем травой поле! Крики, стоны, команды, вопли, хруст костей, лязг железа…То, на что так рассчитывал Зуев, не получилось: никакого преимущества атака сверху вниз не дала. Волны противника, хоть и снизу вверх, но накатывали одна за другой, и вместо одного убитого фашиста откуда ни возьмись оказывалось двое. Но республиканцы дрались так самоотверженно, яростно и ожесточенно, что ни марокканцам, ни поддерживавшим их испанцам пересечь пропитанное кровью поле не удалось.

И все же бойцов Альвареса становилось все меньше, а подкрепление, на которое так рассчитывали, не подходило. О том, чтобы отступить и сдать высоту, не могло быть и речи: тогда фашистам открывался прямой путь на Мадрид. Зуев это прекрасно понимал, как понимал и то, что, если они смогут продержаться до темноты, то, отступив в траншеи и забросав фашистов гранатами, высоту им не отдадут.

Сам Зуев дрался так люто и остервенело и в то же время расчетливо и хладнокровно, что марокканцев подле него становилось все меньше: они от него удирали, а Зуев их догонял, насаживал на штык и бросал через себя, как сноп соломы. И вдруг что-то так сильно ударило в грудь, что его отбросило назад, и он чуть не упал.

– Что с тобой? – поддержал его сзади Альварес.

– Не знаю, – вытер он кровь. – Кажется, меня ранило.

– Кто, как? Штыком достать не могли, поблизости ни одного марокканца, а стрелять в рукопашной не принято: в такой свалке легко попасть в своего.

– Значит, кто-то об этом забыл или хорошо стреляет. Ты смотри, – отнял он руку от раны, – значок-то весь покорежен.

– Какой значок?

– Чемпиона Каталонии, – отвернул он лацкан куртки. – Пуля попала прямо в него. Да-а, если бы не значок, не быть бы мне живу. А впрочем, нет, не в одном значке дело, – достал он честно выигранный у Хименеса «вальтер». – Не зря я его носил в нагрудном кармане. Видишь вмятину? Ее сделала пуля. Вот зараза, летела-то ведь прямо в сердце! И какой же гад пальнул? – начал он яриться и, не договорив до конца, грохнулся наземь.

Фьють! Пуля просвистела у самого уха.

– Что такое? – не понял Зуев.

– Извини, руссо, это я сбил тебя с ног, – отряхиваясь, приподнялся Альварес. – В тебя стреляли. Я его заметил, вон он, прячется за спинами марокканцев.

– Где? – разом успокоился Зуев.

– Чуть правее, он в форме ударного батальона.

– Вижу, – вскинулся Зуев. – Все, капитан, он мой. Если что, ты его не трогай, этот хлыщ – мой!

Разметав и разбросав десяток марокканцев, Зуев стал догонять пустившегося наутек стрелка. Тот вилял, бросался из стороны в сторону и, даже не оглядываясь, пытался стрелять. Но Зуев беглеца обманул: он не стал повторять его маневры, а, выбрав момент, обогнал его стороной, а потом, саженными прыжками, бросился наперерез.

Надо было видеть исказившееся от ужаса лицо стрелка, когда прямо перед ним выросла гигантская фигура Зуева.

– Я так и думал, – усмехнулся Зуев. – Кто же еще мог за мной охотиться, если не сержант Хименес?! Но ты мазила и попал в свой собственный значок, – отвернул он лацкан куртки. – Так что никакой ты не чемпион, а самый обыкновенный говнюк! – сплюнул Зуев и, заметив, что Хименес потянулся за пистолетом, перехватил винтовку и с размаху, как копье, метнул ее в грудь сержанта.