Юдифь Готье - Завоевание рая

— Так поспешим же! — сказал Бюсси. — Пусть соберут умаров и весь совет.

Час спустя он покинул диван и в сопровождении своей почетной стражи направился с великим визирем к палатке Салабет-Синга.

Бюсси был так бледен и так торжественен, что молодого человека охватило чувство страха, когда он вошел.

Он быстро встал, вопросительно и с беспокойством глядя на него.

Маркиз низко поклонился.

— Сайэ-Магомет-Хан, Асэф Даула, Багадур, Салабет-Синг! — произнес он твердым голосом. — Именем французского губернатора Индии, почетного набоба Карнатика, именем дворянства, умаров и всей индусской армии провозглашаю тебя королем Декана.

Приблизившись на несколько шагов, он опустился на колени перед принцем и поцеловал ему руку.

Салабет, весь дрожа, удержал его, устремив на него изумленный взгляд.

— Ты! — бормотал он. — Ты делаешь меня царем! Так, значит, ты не забыл нашего союза? Я — субоб! Это предчувствие толкало меня к тебе, внушая мне такую живую симпатию. Но я вижу это во сне, не правда ли? Великий визирь, скажи мне, пожалуйста, не сплю ли я?

— Победа царю! — воскликнул брамин. — Пусть твое величество прислушается — и услышит, что народ уже приветствует тебя.

Слух распространился, и действительно с улицы слышны были крики: «Ура!»

— Возможно ли! Я король! — бормотал Салабет-Синг. — Томление плена внезапно сменилось блеском трона. Это слишком сильное волнение давит меня… Ах, Бюсси! Я умираю! — воскликнул он, взмахнув в воздухе руками.

Бюсси подхватил его на руки. Он был без чувств.

— Сын мой! — сказал Ругунат-Дат, подходя к Бюсси. — Этот принц, слабый и впечатлительный, как женщина, будет мягким воском в наших руках и послушным орудием. Его признательность никогда не ослабнет; и с этих пор я провозглашаю тебя настоящим царем Декана!

Салабет-Синг торжественно вступил в Аурангабад; прошел уже месяц, а блестящие празднества по случаю его восшествия на престол все еще продолжали очаровывать всю область Голконды.

Под предлогом лучшей охраны города, на самом же деле, чтобы ежеминутно грозить ему своими пушками, Бюсси поместил свою маленькую армию в крепости, господствовавшей над страной. Во избежание всякого насилия он ввел среди солдат строгую дисциплину, чтобы поддержать в глазах индусов достоинство и значение французского воина. Но внутри крепости не было жилища, достойного того положения, которое должен был занять любимец царя, и Салабет предоставил себе удовольствие избрать ему резиденцию по своему вкусу.

Однажды, когда Бюсси сидел с Кержаном, его помощником в этом походе, к ним величественно подошел дворцовый хаджиб, постукивая о землю своей высокой серебряной тростью.

— Что нужно этому церемониймейстеру? — сказал Кержан.

Это был старец в роскошном платье: на голове у него был красный тюрбан, вышитый золотом; борода его была выкрашена пурпурной краской. Приложив руку ко лбу, он поклонился маркизу и сказал:

— Да здравствует властелин нашей судьбы! Угодно ли тебе следовать за мной, согласно желанию царя, туда, куда я должен отвести тебя?

— Здравствуй и ты! — сказал Бюсси. — Я покорнейший подданный его величества. Пойдемте со мной, Кержан, — прибавил он, обращаясь к своему другу. — Посмотрим, какой нам готовят сюрприз.

Во дворе их ожидала многочисленная свита, среди которой господствовало страшное смятение. Молодые люди вскочили на лошадей; хаджиб сел в свой паланкин; но трудно было восстановить порядок и вновь построить шествие. Выставившись наполовину из носилок, хаджиб размахивал руками и кричал во все горло; но его распоряжения терялись среди криков, топота и ворчания слонов, недовольных соседством лошадей, присутствие которых всегда раздражает их. Наконец порядок восстановился и шествие двинулось.

— Как! — сказал Кержан. — Царские кимвалы, герольды, слоны! Это великолепнее, чем у великого визиря.

— Если бы нужно было торопиться, то это была бы очень стеснительная обстановка, — сказал маркиз, смеясь.

Шествие вступило в узкие, круто подымавшиеся улицы; по обе стороны тянулись белые стены с редкими отверстиями, пересекаемые угловатыми тенями. Иногда дома сдвигались так близко, что слишком объемистые слоны ломали и почти сносили выступавшие из стен резные деревянные балкончики. По временам шествие выходило на прекрасные площади, усаженные тенистыми деревьями и освежаемые фонтанами. Затем потянулись широкие бульвары, окаймленные садами и дворцами.

Герольды, ехавшие впереди, что-то кричали, чего Бюсси не мог расслышать, находясь слишком далеко; но народ, попадавшийся навстречу, в изящных и пестрых костюмах, падал ниц.

— Что с ними такое? — сказал маркиз. — Чего ради они все бросаются на землю?

— Милый мой, вам воздают царские почести, — отвечал Кержан. — Кимвалы играют как для царя, так как Салабет не перестает твердить, что вы — его старший брат; что царь выше всего, но что Бюсси выше царя; что он получил свой трон от вас и своего дяди, Дюплэ, и что он ничего не предпримет без вашего одобрения.

— Примем эти почести во имя Франции; мы трудились только ради ее славы, — сказал Бюсси.

— Конечно, вы можете принять, потому что вполне этого заслужили; и царь хорошо понимает, что его трон держится только вами. Герольды, без сомнения, провозглашают по его приказанию, что к вам должны относиться, как к нему самому.

Шествие достигло площади, окруженной деревьями, в конце которой показался белый мраморный дворец. Он был так обширен и так великолепен, что Бюсси не мог удержать крика восторга. Благородство стиля и изящество размеров придавали этому дворцу невыразимую прелесть. Три этажа галерей возвышались один над другим, образуя нежные тени в маслянистой белизне мрамора. Галереи состояли из колонн и колонок, все более легких по мере того, как они подымались вверх; купола, восьмиугольные башни, стрелки, колоколенки грациозно возвышались над зданием; все было покрыто скульптурными украшениями и резьбой, прозрачной, как кружево.

Сводчатые ворота были выше триумфальной арки; их фасад был отделан эмалью цвета бирюзы и испещрен цветами и золотыми буквами, а внутренность свода была вызолочена фаянсом самых нежных оттенков. Над карнизом развевалось французское знамя, отороченное золотой бахромой; оно осеняло герб Бюсси скульптурной работы под короной маркиза. На серебряном шпиньке, в виде сваи, была прикреплена красная перекладина с тремя золотыми пряжками в древнем вкусе.

Когда Бюсси проходил под сводом, раздался пушечный выстрел, и опередивший его хаджиб встретил его у входа во двор. Склонив голову и скрестив на груди руки, он сказал:

— Опора Мира, да ниспошлет тебе Аллах свои щедроты! Милости просим в твой дворец.