Владилен Елеонский - Шпион товарища Сталина [сборник]

— Варя!

— Нет, мальчик, не Варя.

Он в недоумении повернул голову на голос. Да, голос, конечно, не Варин, но какой же он молодой и проникновенный!

В полумраке проступила сгорбленная тень. Похоже, вовсе не девушка, а пожилая женщина сидела на низенькой табуретке рядом с ворохом соломы, на которой он лежал.

— Вы кто?

— Я, лады-ладушки, Мария Ильинична Киселева, и село наше Киселево, и речка Киселевка, и ручей Кисельный. Вот только с кисельными берегами вышла незадача. Голодаем и ждем, когда война окончится, а она, похоже, только начинается. Опять бежите? Мало Сталинграда?

— Так получилось.

— Получилось? Ах да, так получилось! Вот живу, ни мужа, ни сыновей. Были, были, богатыри мои дорогие, но войны, проклятые нескончаемые жадные войны съели их. Сколько войн на моем веку было? Одна страшнее другой. Чего делят люди? Чего не хватает? Богатства?.. Тьфу! Не верю, что богатства, не верю. Все обман. Запомни, мальчик, нет ничего хуже войны, но если пришел враг, его самые слабые стороны надо видеть, а вы пока что плохо видите, ой, плохо. Неважные из вас воины. В землю, как кроты, врываетесь, да палите куда ни попадя. Вот ваша война!

Мария Ильинична резко отдернула свою руку, как будто обожглась. Ее сгорбленная фигура, кажется, согнулась еще больше.

Шилов удивленно посмотрел на нее.

— А как надо?

— Бить врага следует не тогда, когда он ждет удара, на тебя, в землю врытого, все силы свои скопом нацелив, а когда не ждет. Не кротом надо быть, а орлом. Самим надо смелее бить, неожиданно бить пальцами, в кулак собранными. А когда тебя молотят — вовремя ускользать, пальцы растопырив. Умеете вы так? Учили?

Тяжко вздохнув, пожилая женщина поднялась со скрипучей рассохшейся табуретки и приоткрыла какую-то низкую узкую дощатую дверь. Луч света раздвинул мрак и осветил узкое помещение. Вместо потолка вверху проступила довольно широкая каменная винтовая лестница.

Мария Ильинична повернулась, и в свете нежного лучика Шилов увидел маленькую сухонькую сутулую пожилую женщину с бледным морщинистым лицом, на котором, как поблескивающие ягодки черной рябины, заметно выделялись глубокие проницательные глаза.

— Тебе потому в душу вражья сила ударила, что упрямо упираешься и под удар, как дурак, подставляешься.

Шилов выпростал из-под расстегнутого комбинезона нательный крестик и показал его своей необычной собеседнице.

— У меня есть защита!

Мария Ильинична увидела блеснувший в полумраке крест. Кажется, она как-то сразу обмякла и немного подобрела.

Пожилая женщина снова присела на табуретку рядом с Шиловым.

— А в чем его смысл? Знаешь?

— Не знаю. Бабушка дала, сказала, мол, носи, внучек, и ничего не бойся.

— Бабушка-то правильно сказала, только мысли у тебя неправильные.

— Почему?

— Потому что рассвету не радуешься, солнышко в небе не видишь. Себя не знаешь, не любишь, силы своей не ведаешь. Все думаешь, как лучше сделать, а ты просто делай и молитву твори.

— Не знаю я никакой молитвы, да и скучные они!

— А ты послушай. Слава Свету, Свету белому, Слава полю, полю зрелому!.. Понял? Вот суть. Жизни радоваться следует, как детки радуются, иначе зачем жить? Чего серьезный такой, а? Улыбнись!

— То-то вы радуетесь, как я погляжу. Хватит из себя всезнайку корчить!

— Подожди, не горячись. Ты, как василек в земле изрытой. Корешок твой слабый, а солнышко печет. Что будет?

— Засохнет.

— Вот! Голова умная у тебя, а сердце дурное. Родители твои и младший братишка в прошлом году в огне погибли. Страшный был огонь, адский, весь твой большой город на берегу Волги-матушки сгорел.

Шилов в изумлении приподнялся на локте.

— Откуда вы…

— Тише, мальчик, лежи! Даю я тебе травяной отвар, чтобы мысли правильные пришли. Сам скоро все поймешь. Пей!

Мария Ильинична взяла горячий ковш, который стоял у изголовья Шилова, и поднесла к его пересохшим губам.

Шилов неохотно, через силу глотнул горячее варево и отвернулся.

— Горький! Мутит, выворачивает. Плохо мне!

— Змею твою выгоняет.

— Какую еще змею?

— Страх твой. Пей!

— Не могу!

— Ладно. Пусть здесь постоит. Хоть так пока!

Мария Ильинична снова поставила ковш у изголовья. Лоб Шилова покрылся противной липкой испариной.

Он без сил уронил голову на солому.

— Я ничего не боюсь!

— Себе, лады-ладушки, врешь, мальчик. Врага вначале в себе одолей, со своим страхом подружись.

— Как?

— Очень просто. Он к тебе, как враг, а ты к нему, как друг. Улыбнись ему хотя бы, по имени ласково назови. Все любят внимание! Только страх глубоко в тебе засел. Собака тебя спасет.

— Что вы сказки-то рассказываете?

— Потом узнаешь, какие я тебе сказки рассказываю.

— Ладно, посмотрим. Скажите лучше, где мы?

— На колокольне.

— Ничего не понимаю. Вы танк мой видели? Живой кто остался?

— Твой боец тебя здесь спрятал, разбитной такой парень с ожогом на лбу, меня попросил посмотреть за тобой. Я согласилась. Он последнюю козу в нашем селе спас, остерег на луг ее пускать, там, оказывается, минное поле. Кто, когда успел там мины поставить, ума не приложу, а через наше село всю ночь германские танки шли, ты-то без сознания лежал, ничего не слышал. Эх, веселая выдалась ночь на Ивана Купалу!

— Всю ночь немецкие танки шли? Ничего не путаете? Может, грузовые автомобили?

— Как же я могу путать? Монолитная, как скала, каменная колокольня всю ночь так тряслась, словно она на самом деле картонная. Я таких огромных чудищ с пушками и на гусеницах в жизни не видала.

Шилов снова резко приподнялся на локте, едва не опрокинув ковш с горячим отваром на подол Марии Ильиничны. Она едва успела придержать посудину за разболтанную ручку.

— Да? А вы не видели девушку с собакой?

— Нет! Твой боец тебя на плечах сюда притащил. С ним никого не было.

— Позовите его!

Мария Ильинична вдруг резко поднялась и горестно покачала головой. Шилов вопросительно уставился на нее.

Лицо пожилой женщины смешно сморщилось.

— Не могу. Басурмане его схватили и в соседский хлев заперли. Коровы у соседей давно нет. Съели!

— Какие еще басурмане?

— Фашисты злые, а говорят по-русски. Страсть! Меня из дома выгнали, а сами в моей хате поселились. Они там, а я, значит, здесь, на колокольне.

Шилов, застонав, уронил голову на солому. Мария Ильинична наклонилась и ласково провела ладонью по его волосам, коротким и непокорным, как колючки ежа.

— Лежи, милый. Тебе лежать надо!

— Колокольня. А почему картошкой гнилой пахнет?

— Так это, советская власть храм взорвала, а из колокольни овощехранилище сделала. Немцы пришли, обещали храм восстановить. Обманули!

Шилов вдруг поднял подбородок и немигающим взглядом посмотрел вверх, туда, где в полумраке светились таинственные каменные своды. Сельчанка с беспокойством заглянула ему в лицо.