Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

Герман поцеловал ее руку и с тоской в сердце отправился домой.

Гейстер, оскорбленный незаслуженной отставкой, ускорил по возможности свой отъезд в Гомберг; Лина, со своей стороны, чтобы не огорчать его, старалась скрыть печальное настроение, овладевшее ей при разлуке с матерью и городом, где протекли лучшие годы ее жизни. По приезде они поселились на своей даче и решили остаться на ней до окончательного устройства их городской квартиры.

Герман проводил их до Гомберга и пробыл с ними несколько дней. Ему отвели ту самую комнату, в которой он жил весной; но как изменилось все с тех пор, начиная с его собственного положения и положения его друзей. Он еще ближе сошелся с ними и тем грустнее было ему уезжать одному в Кассель. Они решили вести постоянную переписку и пересылать ее с тайной почтой, которая была недавно учреждена руководителями Гессенского союза. Торговля съестными припасами служила прикрытием для этой опасной почты, по которой нередко посылались известия о действиях, направленных против французов. Письма и бумаги, скрытые в лотках и потайных ящиках тачек, безнаказанно передавались по назначению разносчиками, исполнявшими роль гонцов. Они странствовали из города в город, заходили в дома, не возбуждая ни малейшего подозрения со стороны жандармов и полицейских шпионов.

Когда Герман в первый раз после разлуки собрался написать Лине, она так живо представилась его воображению, что ему казалось, что он видит ее перед собой. Он вспомнил до малейших подробностей последнее утро, проведенное у них на даче, и почувствовал, как сильно забилось его сердце. Он невольно задумался над своим отношением к молодой женщине и должен был впервые сознаться перед собой, что любит ее.

Пораженный этим неожиданным открытием, он вскочил со своего места и подошел к окну. Торжественная тишина ясной лунной ночи плохо гармонировала с его душевным состоянием, он начал ходить по комнате. Одна мысль сменяла другую; он чувствовал себя то бесконечно счастливым, то опять тоска овладевала им. Одно было ясно для него, что он должен скрывать свою любовь, чтобы не нарушить душевного блаженства, которое могло продолжаться только до тех пор, пока его чувство будет тайной для всех. Лина, считая его своим братом, так просто и доверчиво обращалась с ним, что он не хотел портить этих отношений. Счастье, думал он, немыслимо для него, если бы даже она разделяла его чувство. Признание может только обратить его любовь в страсть, нарушить спокойствие Лины и сделать его самого недостойным дружбы ее мужа…

Под влиянием этих размышлений он сел к столу и написал следующее письмо:

«Не знаю какому божеству молиться по поводу начала нашей переписки, моя дорогая Лина. Мне грустно думать, что прошли те счастливые дни, когда я пользовался вашим обществом, осталась только слабая надежда, что они опять вернутся. Досадно, что я лишен возможности беседовать с тобой и должен письменно обращаться к тебе… Но оставим в стороне всякие жалобы, они ни к чему не ведут; не стану также распространяться о моих чувствах — вы оба верите в мою дружбу, дорогая сестра Лина; поэтому перехожу к делам.

Завтра наш король уезжает в Эрфурт — это побудило его раздать ряд милостей, между прочим, он произвел Бюлова в потомственные графы, и сегодня я поздравил его с этой честью! Вероятно, Иероним в связи со своей дорогостоящей поездкой понял, как он должен ценить человека, который, после отказа Голландии, решился сделать внутренний заем. Последний состоится — и в самом скором времени. Вообще проект Бюлова встретил общее сочувствие, и можно ожидать самых блестящих результатов…

Но так как милость, оказанная Бюлову, могла возбудить неудовольствие французской партии, то капитан Мейроннэ произведен в обер-гофмаршалы и ему пожалован титул графа Веллинрода. Граф Бух назначен обер-церемониймейстером; поговаривают, что Иероним удостоил обратить свое милостивое внимание на графиню…

Даже со мной едва не произошла благоприятная перемена судьбы. Министр предложил назначить меня inspecteur des economats. Неправда ли какое громкое название? Но в сущности под словом „economat“ нужно понимать управление имениями и доходами епископств, аббатств, приоратов и бенефиций в католических землях, принадлежащих Вестфалии. Из этих доходов в течение десяти лет должно быть отчислено до 500 тысяч франков в кассу погашения государственных долгов; и поэтому Бюлов как министр финансов заинтересован в том, чтобы на вышеупомянутую должность был назначен человек, пользующийся его доверием.

Но, к несчастью, в дело вмешался Берканьи. Мне говорили незадолго перед этим, что он не думает гневаться на меня, и, быть может, в настоящем случае им руководили только интересы французской партии, а не личная неприязнь ко мне. Он участвовал в том заседании, на котором министр Бюлов предложил назначить меня inspecteur des economats, и тут же представил своего кандидата француза, говоря, что эту должность следует предоставить католику. Бюлов, который принял за правило не назначать французов в свое министерство, сумел отклонить предложение генерал-директора полиции, но в то же время не решился отстаивать и своего кандидата.

Когда он увидел, что я не особенно огорчен постигшей меня неудачей, то сообщил мне причину своей недавней ссоры с Берканьи и другими представителями французской партии, которые стали еще враждебнее относиться к нему после получения им графского титула. На последнем заседании государственного совета поднят был вопрос об увеличении почтовых доходов. Бюлов восстал против повышения платы за письма, вследствие чего начался оживленный спор, всех больше горячился главный почт-директор Потау. Это человек ограниченный, не способный к делу, но он зять Ле-Камю, графа Фюрстенштейна, и ловкий интриган. Бюлов упорно защищал свое мнение, так что под конец Иероним, быть может, заранее подготовленный французской партией, с раздражением заметил:

— Говорите яснее, господин министр, — восстаете ли вы против общей администрации почты или главного директора?

— Против того и другого, ваше величество! — объявил Бюлов, не стесняясь присутствия Потау…

Вот из-за этой ссоры мне и пришлось пострадать, моя Дорогая Лина! Если подобные дела не занимают тебя, то прочитай мое письмо Людвигу, он интересуется ими. Кроме того, передай ему, что я не могу сообщить никаких дальнейших подробностей относительно письма Штейна, потому что мы не имеем никаких известий из Берлина.

Твой Герман».

На следующее утро Герману сообщили в министерстве, что вестфальский король отправился на несколько дней в Вах, чтобы повидаться со своим братом при проезде его в Эрфурт. Наполеон остановился во дворце принца Гессен-Филиппсталя и, отобедав вместе с ним и Иеронимом, продолжал свой путь.