Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

— Ты не можешь себе представить, моя дорогая, с каким удовольствием я вернулся сюда! — сказал Иероним. — Во время моего путешествия, особенно в Брауншвейге, который еще так недавно был королевской резиденцией, я окончательно убедился, что ничто не может сравниться с нашим великолепным загородным дворцом и здешними окрестностями! Как бы ни изменились обстоятельства, но я всегда буду проводить лето в Касселе, потому что нигде я не чувствую себя так хорошо, как здесь, среди зелени и цветов.

— Я не поняла тебя, Жером, ты упомянул о какой-то перемене обстоятельств. Объясни, что это значит?

— Разве я не сказал тебе, что император хочет расширить границы Вестфальского королевства до Одера? Тогда наша столица будет перенесена в Берлин. Надеюсь, что теперь все ясно для тебя.

— Неужели это правда? — сказала она задумчиво. — Несчастный прусский король! Разве недостаточно урезали его государство!

— Урезали! Как ты странно выражаешься! — воскликнул с неудовольствием Жером, слегка возвысив голос. — Император не допустит дальнейшего существования Пруссии, на которую он не может положиться. Вместо того чтобы хлопотать о восстановлении государства мирным путем и расположить к себе императора покорностью и точным соблюдением предписанных им условий, она занимается планами мести и возмущениями. Нам известно, что там затевается тайный заговор. Положим, прусский король добродушный и честный человек, но он сам придет в ужас, когда узнает, в чьих он руках. Наполеон ждет только благовидного предлога, чтобы уничтожить государство, которое коварно противодействует его обширным планам.

— Я не совсем доверяю тому, что говорят о Пруссии, — возразила королева. — Люди, которым платят большие деньги за доносы, хотят чем-нибудь выслужиться. Здесь, в Касселе, целая толпа шпионов; и всякое, хотя бы самое мелочное обстоятельство получает важное значение благодаря множеству противоречивых показаний. Хотя, быть может, Берлин и кажется тебе заманчивым, Жером, но не верь всяким инсинуациям. Я не думаю, чтобы император считал Пруссию опасной для своих целей, она не в состоянии бороться против него. Мой отец и другие немецкие монархи, примкнувшие к Рейнскому союзу…

— Ah, madame! — воскликнул с нетерпением Жером, который не любил, когда ему противоречили. — Как вы плохо понимаете политику! В настоящее время, ввиду событий в Испании, когда Австрия поднялась против нас, мы должны опасаться Пруссии, в особенности, если ей удастся поднять возмущение в Северной Германии… Однако до свидания!

В это время к дворцу подъехало несколько экипажей. Иероним поспешно удалился, чтобы по своему обыкновению принять ванну из воды и одеколона. В городе ходили слухи, что он принимает ванны из красного вина и бульона, и что с этой целью ежедневно закалывают теленка.

Королева также встала с места и занялась своим туалетом с помощью баронессы Оттерштедт, которая явилась из соседней комнаты. Баронесса была фрейлиной Екатерины еще в Штутгарте, и тогда уже заслужила расположение вюртембергской принцессы, так как оказала ей немало разных услуг, особенно в одной запутанной сердечной истории, которая без ее вмешательства могла получить слишком большую огласку. Теперь при вестфальском дворе она и графиня Антония были самыми приближенными дамами королевы и пользовались ее безграничным доверием.

Туалет королевы был делом нелегким и требовал большого внимания со стороны баронессы. Принцесса вюртембергская, которая при первом своем приезде во Францию поразила парижан своими простыми и старомодными нарядами, с тех пор стала одеваться с особенным изяществом и вкусом. Сутуловатость ее спины была совершенно не заметна в корсете, и составляла тайну, в которую была посвящена только одна камер-фрау, хотя придворные дамы уже давно знали об этом физическом недостатке королевы, который давал богатую пищу их злословию.

Между тем зала нижнего этажа стала мало-помалу наполняться лицами, которые должны были присутствовать на утреннем приеме короля. Это была большая изящно убранная комната, стены которой были обиты шелковой пурпурной тканью, затканной золотыми звездами, занавеси и портьеры состояли из двух разноцветных половин: одна пурпурная, другая белая с пурпурным бордюром.

Составились пестрые группы из самых разнообразных мундиров и придворных костюмов. Тут были штатские, военные и духовные лица, посланники иностранных держав, различные сановники, кавалеры и дамы. Вновь прибывшие обменивались приветствиями с приехавшими раньше, слышался тихий говор, который по временам сливался в какой-то неясный гул. Барон Рефельд, следивший с любопытством за этой нарядной толпой, стоял в стороне; генерал-директор полиции обещал представить его королю, а затем выхлопотать ему частную аудиенцию.

Король заставил долго ждать себя, потому что был занят беседой со своим лейб-медиком Цадигом.

Это был еврей из Шлезвига. Иероним познакомился с ним в Бреславле в 1806 году, во время похода против Пруссии, когда он вместе с Вандаммом прибыл в Шлезвиг во главе девятой французской дивизии. Здесь, среди веселой гарнизонной жизни, в обществе актрис, при неумеренной трате денег и здоровья, он серьезно заболел и должен был обратиться к помощи Авраама Цадига, который вылечил его в непродолжительное время. Впоследствии, когда Цадиг явился ко двору нового вестфальского короля, чтобы осведомиться о здоровье своего бывшего пациента, то был назначен лейб-медиком, и вскоре заслужил доверие королевы.

По уходе лейб-медика, король велел призвать к себе в кабинет для частной аудиенции бригадного генерала фон Ревбеля и начальника полиции Берканьи. Но так как первый пробыл у короля несколько минут, а генерал-директор полиции оставался после него довольно продолжительное время и вернулся в залу с многозначительной улыбкой, то это не могло ускользнуть от внимания придворных. В группе мужчин, стоявших в нескольких шагах от барона Рефельда, начался шепотом разговор, который он мог расслышать от слова до слова благодаря своему тонкому слуху. Говорили, что напали на след тайного союза в Пруссии и найдены возмутительные воззвания к немецкому народу какого-то Фихте и прочее. Долгое отсутствие короля придавало особенное значение этому обстоятельству.

Наконец обе половинки дверей открылись настежь, и появилась королевская чета в сопровождении дежурного камергера графа Паппенгейма. Король Иероним был по обыкновению в белом гвардейском мундире гренадерского полка, с оранжевым воротником, обшлагами и нашивками. Он был среднего роста, худощавый и бледный, с легким желтоватым оттенком кожи, черные волосы были коротко острижены. Лицо его, с впалыми щеками и выступающим подбородком, казалось таким утомленным, что никто не принял бы его за двадцатичетырехлетнего юношу. Медлительность движений и нерешительная походка еще более усиливали это впечатление. Но в то же время в изящной и характерной наружности молодого короля, в связи с его романической судьбой, было нечто, располагающее в его пользу. В глазах был виден ум, лицо его принимало особенно приятное выражение, когда оживлялось улыбкой. В манерах и осанке не было ничего надменного, что напоминало бы о его высоком сане; он обращался одинаково просто со всеми.