Виктория Финли - Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры

Когда через несколько часов я вернулась в гостевой дом ООН, Халид и двое мужчин лежали на подушках и пили чай. Тони Дэвис и Боб Никельсберг были сотрудниками Time, и – о совпадение – на следующий день они отправлялись в лазуритовые шахты, чтобы больше узнать о том, как Масуд платит своим бойцам. Если бы они тогда знали, что их работа как военных корреспондентов будет включать в себя обмен рецептами бобов с поварами и остановку для запрессовывания цветов, они бы дважды подумали, стоит ли им ехать, но все это было еще в будущем. Мы договорились разделить расходы по найму того, что оказалось очень потрепанным советским внедорожником, который ожидал нас в семь часов утра следующего дня. «Выглядят они дерьмово, – сказал Тони, – но эти русские автомобили очень крепкие». Нам следовало бы запомнить его слова.

Мы направились на юг, к горам и городу Бахарак, расположенному на перекрестке дорог. Кочевое племя вело свои стада на летние пастбища. Курдючные бараны Бадахшана запасают энергию в своих задах, и перед нами на протяжении полукилометра не было видно ничего, кроме бойко раскачивающихся жирных бараньих тылов. Кочевники без особого энтузиазма отогнали стада влево, чтобы пропустить нас, – они не сочли нас особо важными персонами, так что на это ушел почти час. Из Бахарака, встретившись с полевым командиром и познакомившись с Абдуллой, улыбчивым солдатом, ставшим фермером, а теперь переводчиком, мы двинулись вдоль реки Кокча на юг. После богатого города Юрма, где поля опиумного мака успешно соревновались размерами с полями пшеницы, дорога сузилась до сумрачного ущелья.

Мысленно я возвращалась во времена Тициана и прослеживала обратный путь нанесенного им на небо туманного штриха. Я представляла, как этот маленький кусок серой штукатурки возвращается на деревянную палитру, потом в ступку с гранитным пестиком, которым орудует угрюмый ученик, затем в мешки и далее, в быстрой мультяшной обратной последовательности кадров, в порт Венеции, на корабле через Средиземное море в Сирию и караваном по Шелковому пути, возможно, этой же самой дорогой…

«Что там за шум?» – внезапно спросил Боб, сидевший впереди. Я очнулась от своих мечтаний. Ирония судьбы: старые «шелковые» пути – это самые ухабистые дороги в мире. В иерархии каменистых дорог они вполне могут занимать верхние позиции, и наш советский внедорожник в течение нескольких часов протестовал на языке лязга и хруста против такого обращения с ним. Некоторые перепады, против которых двигатель зверски ругался на дизельном русском, казались просто непреодолимыми, так что это было чудо, что нам каждый раз удавалось справиться с ними. Поскольку за ревом двигателя все равно ничего не было слышно, я сонно откинулась на спинку кресла и мысленно вернулась к краскам Тициана. Водитель, однако, пришел в сильное возбуждение и быстро заговорил на дари – языке, в котором слово «ось» звучит так же, как на английском. «Мне это не нравится», – зловеще сказал Боб. Уже час как стемнело, когда мы миновали последнюю крупную деревню перед Сар-и-Сангом. Мы решили, что остановимся там и преодолеем последние сорок километров на следующий день. Дорога была настолько плохой, что заняла бы не менее трех часов, а в темноте это было небезопасно.

Вот так на обеде у господина Хайдера, скромного учителя математики в школе для девочек в Хазрат-Саиде, оказались пятеро нежданных гостей. Мы приехали в темноте и съели одну из его последних кур, которая, естественно, тоже не ожидала гостей. Мы просидели до полуночи – бородатые лица, освещенные фонарями, мальчишки, сидящие на корточках в углу, глаза, блестящие от любопытства. Да, их тревожила возможность боев этим летом, и да, они будут сражаться. Шахта жизненно важна для экономики. «Это узкая долина», – объяснял господин Хайдер. И когда нет «голубого потока», все беднеют. Сами они ляписом не пользовались: камень даже не входил в состав приданого у местных жителей. То же самое происходит во всем мире: когда мы упоминаем нечто особо ценное для нас, мы склонны выискивать нечто экзотическое. Мы редко выбираем вещь, какой бы необычной она ни была, которую можно привезти на осле всего за день.

В тот вечер мы много шутили насчет автомобильной оси – что, если нам придется бросить машину? Про себя я подумала, что это будет весело: я была разочарована, узнав, что в течение последних пяти лет в Сар-и-Санг можно было запросто доехать на внедорожнике. Мне не хотелось, чтобы мое паломничество было таким легким, как обещал Мервин. На следующее утро, посетив школу для девочек, – никаких скамеек, мало книг, яркие лица, выглядывающие из незастекленных окон, – мы величественно помахали всем на прощание, и моя мечта стала реальностью. Джип сдался со взрывом горящей пыли. Деревенские мужчины попытались затолкать его на холм, но безуспешно. «У этих голодных людей нет сил», – сочувственно сказал Абдулла.

Час спустя в сопровождении двух погонщиков ослов – мужчины и мальчика в рваных рубашках и рваных пластиковых ботинках – мы вышли из города. В моей сумке лежала ксерокопия главы, написанной путешественником по имени Джон Вуд, который совершил аналогичное путешествие в 1851 году. Вуд тоже провел ночь в Хазрат-Саиде и посетил могилу бадахшанского святого и поэта Шах Нассура Кисрова. В его стихах Вуда интересовало, как и меня через сто пятьдесят лет, содержимое двух строк, где тот советовал: «Если не хочешь погибнуть, избегай узкой долины Корана».

Сначала дорога была еще достаточно широкой – мы шли под солнцем вдоль автомобильной колеи и пили воду с гор. Во времена Вуда местные крестьяне жаловались, что на их земле не растет пшеница. Они полагали, что святой «спрятал от них пшеничный хлеб, чтобы им легче было держать в узде свои страсти». Похоже, в 2001 году святой превзошел сам себя: на тех сельскохозяйственных угодьях, которые полагались на дождь, вообще ничего не выросло. Из некоторых деревень сообщали, что в это время года от голода умирало до восьмидесяти детей: для них долина Корана действительно означала гибель. Вершины в этом районе были похожи на детские рисунки гор, или даже еще проще – они напоминали каракули на бумаге, которые получаются, когда проверяют, работает ли ручка; над горизонтом посверкивали невозможные зубья скал. Обычно при виде подобных гор я с болью представляла, что по ту сторону стоят уютные дома, растут абрикосы, а люди живут долго. Но на этот раз я поняла, что нахожусь на той стороне, на которой хотела быть, и через несколько часов, если на то будет воля Аллаха, я увижу шахту, о которой мечтала.

Глядя на эту сложную геологию, мы задавались вопросом – как, возможно, кто-то еще задавался вопросом о древней шахте, – каким образом люди обнаружили ее сокровища? Там, на этих серых известняковых склонах, земледельцы бронзового века жили простой жизнью – охотились на дичь, пасли животных, тревожились из-за снега зимой и засухи летом. А потом вдруг они начали обмениваться небесно-голубыми камнями с людьми, жившими за тысячи километров от этого места, в Египте. Но как впервые нашли лазурит в глубине этих скал?