Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Первая особенность социалистического сектора заключается в том, что на протяжении большей части своего существования он являлся обособленной и в значительной степени замкнутой системой как в политическом, так и в экономическом отношении. Его взаимодействие с остальной мировой экономикой, капиталистической или находящейся под влиянием развитых капиталистических стран, было крайне ограниченным. Даже на пике подъема международной торговли в “золотую эпоху” лишь около 4 % экспорта развитых рыночных стран поступало в экономики с централизованным планированием; к 1980‐м годам доля экспорта из стран третьего мира в страны социалистического лагеря была ненамного больше. Экспорт социалистических стран в страны остального мира несколько превышал их импорт, однако при этом две трети их внешней торговли в 1960‐е годы (1965) приходилось на страны их собственного лагеря [129] Строго говоря, эти данные относятся к СССР и ближайшим сателлитам, но по ним можно судить о порядке цифр. (UN International Trade, 1983, vol. 1, p. 1046).

По объективным причинам перемещений из стран первого мира в страны второго было немного, хотя некоторые восточноевропейские государства с 1960‐х годов начали поощрять массовый туризм. Эмиграция в несоциалистические страны, так же как и временные поездки, строго контролировалась, а иногда и просто запрещалась. Политические системы социалистических стран, построенные преимущественно по образцу советской системы, нигде в мире не имели реальных аналогов. Они были созданы на основе строго иерархической и авторитарной однопартийной системы, монополизировавшей государственную власть. Иногда она фактически заменяла собой государство, управляя командной экономикой с централизованным планированием и (по крайней мере теоретически) навязывая единую принудительную марксистско-ленинскую идеологию жителям своей страны. Сегрегация или самоизоляция “социалистического лагеря” (как, по советской терминологии, он стал называться с конца 1940‐х годов) постепенно начала разрушаться в 1970‐е и 1980‐е годы. Тем не менее сама степень взаимной неосведомленности и непонимания, сохранявшаяся между двумя этими мирами, была поразительна, особенно если вспомнить, что в те годы в сфере путешествий и передачи информации происходили революционные преобразования. Долгое время страны социалистического лагеря бдительно следили за тем, чтобы за границу просачивалась лишь малая толика информации о том, что в них происходит, и за тем, чтобы так же мало сведений о других частях света проникало внутрь. В итоге даже образованные, критически мыслящие жители стран первого мира часто обнаруживали, что не могут осмыслить того, что видели или слышали в странах, чье прошлое и настоящее было столь отлично от их собственного, а язык – зачастую непонятен.

Однако основная причина разделения двух этих лагерей, без сомнения, была политической. Как мы знаем, после Октябрьского переворота Советская Россия видела в мировом капитализме врага, которого следует как можно быстрее разгромить, совершив мировую революцию. Однако этого не произошло, и Советская Россия оказалась изолированной и окруженной капиталистическими странами, самые могущественные из которых вначале хотели предотвратить создание этого центра мировой подрывной деятельности, а затем – как можно скорее разрушить его. Сам факт, что США до 1933 года официально не признавали существования СССР, хорошо иллюстрирует его первоначальный статус изгоя. Даже когда Ленин, который всегда реально оценивал ситуацию, был готов пойти на существенные уступки иностранным инвесторам в ответ на их поддержку российской экономики, на практике желающих он не нашел. Таким образом, молодой Советский Союз был вынужден следовать курсу самостоятельного развития фактически в полной изоляции от остальной мировой экономики. Как ни парадоксально, но вскоре именно это оказалось самым убедительным идеологическим аргументом в его пользу. Казалось, что СССР был застрахован от той глобальной экономической депрессии, которая разрушила капиталистическую экономику после краха на Уолл-стрит в 1929 году.

Политические факторы стали причиной изоляции советской экономики в 1930‐е годы и затем еще большего обособления советской зоны влияния после 1945 года. “Холодная война” заморозила как экономические, так и политические отношения между двумя противостоящими лагерями. Практически все экономические связи, кроме самых незначительных, с обеих сторон подвергались жестокому государственному контролю. Торговля между двумя блоками зависела от политических отношений. Только в начале 1970–1980‐х годов появились признаки того, что изолированное экономическое пространство социалистического лагеря начинает интегрироваться в мировую экономику. Оглядываясь назад, мы видим, что именно это стало началом конца “реального социализма”. Трудно найти теоретическое объяснение тому, отчего советская экономика, пережившая революцию и гражданскую войну, не смогла наладить более тесных отношений с мировой экономикой. Ведь система централизованного планирования и экономика западного типа могут быть тесно взаимосвязаны, что доказывает пример Финляндии, которая в 1983 году получала из СССР четверть своего импорта и отправляла туда четверть своих экспортных товаров. Впрочем, для историка представляет интерес реальный, а не гипотетический социалистический лагерь.

Основное обстоятельство, касающееся Советской России, заключалось в том, что ее новые правители, большевики, вовсе не предполагали, что стране придется выживать в изоляции или, тем более, стать ядром самодостаточной коллективистской экономики (“социализм в одной отдельно взятой стране”). На этой огромной территории, которая для Европы фактически была синонимом экономической и социальной отсталости, не существовало ни одного из условий, которые Маркс или кто‐либо из его последователей считали ключевыми для развития социалистической экономики. Основатели марксизма видели задачу русской революции лишь в том, чтобы вызвать волну революций в более промышленно развитых странах, где имелись предпосылки для построения социализма. Казалось, что именно это и произошло в 1917–1918 годах, и этим оправдывалось весьма спорное (по крайней мере, в марксистской среде) решение Ленина взять курс на построение советской власти и социализма. Ленин считал, что Москва станет только временной штаб-квартирой социализма до тех пор, пока он не переместится в свою постоянную столицу – Берлин. Неслучайно официальным языком Коммунистического интернационала, учрежденного в 1919 году в качестве генерального штаба мировой революции, был не русский, а немецкий.