Эрик Хобсбаум - Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

История европейских движений Сопротивления сильно мифологизирована, поскольку (за исключением отчасти самой Германии) легитимность послевоенных режимов и правительств по существу напрямую была связана с их участием в сопротивлении фашизму. Наиболее яркий пример – Франция, поскольку там послевоенные правительства не являлись преемниками французского правительства 1940 года, заключившего мир с Гитлером и сотрудничавшего с Германией. Организованное сопротивление здесь было слабым и плохо вооруженным, по крайней мере до 1944 года, и не всегда пользовалось народной поддержкой. Послевоенная Франция была воссоздана генералом де Голлем на основе мифа о том, что Франция никогда не признавала своего поражения, хотя сам он как‐то сказал: “Сопротивление было блефом, который удался” (Gillois, 1973, р. 164). Из участвовавших во Второй мировой войне французские мемориалы увековечили только бойцов Сопротивления и тех, кто присоединился к силам де Голля, что есть явный политический жест. Но надо сказать, что Франция – далеко не единственное государство, построенное на мифологии Сопротивления.

О европейских движениях Сопротивления следует сказать две вещи. Во-первых, их вклад в военные действия (возможно, за исключением России) был незначителен до того момента, когда в 1943 году Италия вышла из войны, и нигде не имел решающего значения, за исключением, возможно, некоторых участков Балкан. Но следует повторить, что главное значение этих движений было политического и морального толка. Так, после двадцати лет фашизма, который пользовался значительной поддержкой даже среди интеллигенции, итальянскую общественную жизнь изменила необычайно массовая мобилизация в ряды Сопротивления в 1943–1945 годах, включавшего вооруженное партизанское движение в Центральной и Северной Италии, в котором сражалось до 100 тысяч человек и было убито 45 тысяч (Восса, 1966, р. 297–302, 375–389, 569–570; Pavone, 1991, р. 413). В то время как итальянцы без колебаний отреклись от Муссолини, немцы, которые до конца поддерживали свое, не могли так легко отказаться от эпохи нацизма 1933–1945 годов. Участники немецкого Сопротивления – коммунисты, консервативные военные, отдельные религиозные и либеральные диссиденты – были казнены или посажены в концентрационные лагеря. В то же время те, кто поддерживал фашизм или сотрудничал с оккупационными властями, оказались фактически вырваны из общественной жизни на целое поколение после 1945 года, хотя “холодная война” против коммунизма нашла им применение в подпольном или полуподпольном мире западных военных и разведывательных операций [49] Тайные антикоммунистические отряды, о существовании которых стало известно после их обнаружения одним итальянским политиком в 1990 году (в Италии они назывались Gladio, или “Меч”), были созданы в 1949 году для продолжения вооруженного сопротивления советским оккупационным войскам в различных европейских странах. Оружие и деньги они получали от США, их обучением занимались ЦРУ и британские спецслужбы. Их существование скрывалось от правительств государств, на территории которых они располагались, за исключением отдельных случаев. В Италии, а возможно и где‐то еще, эти войска первоначально состояли из закоренелых фашистов, оставленных в качестве ядра сопротивления побежденными “державами Оси” и впоследствии ставших фанатичными антикоммунистами. В 1970‐е годы, когда вторжение Красной армии больше не казалось реальным даже американским спецслужбам, члены Gladio нашли новое поле деятельности в качестве правых террористов, иногда маскируясь при этом под левых террористов. .

Второе соображение по поводу Сопротивления заключается в том, что по очевидным причинам его политика носила левый уклон (за одним существенным исключением – Польши). В каждой стране фашисты, правые радикалы, консерваторы, местные богачи и те, кто боялся социальной революции, были склонны к сочувствию или нейтралитету по отношению к немцам. Так поступали мелкие сепаратистские и националистические движения. Будучи традиционно идеологически правыми, некоторые из них надеялись получить выгоду от своего коллаборационизма – в особенности это касается фламандских, словацких и хорватских националистов. Так же, и об этом не нужно забывать, поступали и убежденные антикоммунистические элементы католической церкви и легионы их консервативных прихожан, хотя интересы церковных политиков, несомненно, были гораздо сложнее, чем у обычных коллаборационистов. Из этого следует, что правые, вступившие в Сопротивление, всегда были нехарактерным явлением на фоне своего политического окружения. Уинстон Черчилль и генерал де Голль не были типичными представителями своих идеологий, хотя для многих правых традиционалистов с военными наклонностями понятие патриотизма было неразрывно связано с защитой родины.

Этим объясняется (если, конечно, для этого требуется специальное объяснение) исключительная роль коммунистов в движениях Сопротивления и, как следствие, огромный рост их политического влияния во время войны. По этой причине европейские коммунистические движения достигли пика своего влияния в 1945–1947 годах, за исключением Германии, где они не смогли оправиться от жестокого разгрома в 1933 году и героических, но самоубийственных попыток сопротивления в последующие три года. Даже в странах, далеких от социальной революции, таких как Бельгия, Дания и Нидерланды, коммунистические партии сумели получить 10–12 % голосов – в несколько раз больше, чем когда‐либо раньше, – и сформировать третий или четвертый по величине блок в парламенте. Во Франции они оказались самой многочисленной партией на выборах 1945 года, впервые обогнав своих старых соперников – социалистов. В Италии достижения коммунистической партии были еще более впечатляющими. До войны – малочисленная, измотанная и печально известная своими неудачами группа нелегалов, которой в 1938 году Коминтерн фактически угрожал роспуском, после двух лет Сопротивления стала массовой коммунистической партией с восьмьюстами тысячами членов, а вскоре (в 1946 году) достигла почти двух миллионов. Что касается стран, где войну с “державами Оси” вело главным образом внутреннее вооруженное сопротивление, – Югославии, Албании и Греции, коммунисты играли в партизанских войсках такую большую роль, что британское правительство под руководством Черчилля, которого нельзя заподозрить в симпатиях к коммунизму, перенесло свою поддержку и помощь с роялиста Михайловича на коммуниста Тито, когда стало ясно, что последний несравнимо опаснее для немцев, чем первый.

Коммунисты активно участвовали в Сопротивлении не только потому, что ленинская “авангардная партия” была задумана как кузница дисциплинированных и самоотверженных кадров, готовых к эффективным действиям, но и оттого, что экстремальные ситуации, такие как нелегальное положение, репрессии и война, были именно тем, для чего эти отряды “профессиональных революционеров” и были созданы. Действительно, “они единственные предвидели возможность вооруженного сопротивления” (Foot, 1976, р. 84). Этим они отличались от массовых социалистических партий, которые считали почти невозможной свою деятельность вне легального поля (выборов, публичных собраний и всего остального, определявшего их поступки). Перед лицом захвата власти фашистами и немецкой оккупации социал-демократические партии впали в летаргию, из которой вышли, как, например, австрийские и немецкие социалисты, в лучшем случае к концу войны, сохранив большинство прежних сторонников и желание продолжать прежнюю политику. Не уклоняясь от сопротивления, они были по структурным причинам недостаточно представлены в правительстве. В исключительном случае Дании социал-демократическое правительство находилось у власти, когда Германия оккупировала страну, и оставалось у власти всю войну, хотя и не поддерживало фашистов. (После этого ему понадобилось несколько лет для восстановления своей репутации.)