Далия Трускиновская - Вологодские заговорщики

— И точно, что беда, — согласился Анисимов. — Что, Андрюша, возьмешь тощую?

— С Божьей помощью откормим. Тоща она в девках, станет бабой, родит двух или трех — расцветет, похорошеет, — сказал Андрюша.

— Так что — по рукам?

Братья переглянулись.

— Ты ж ее не видел, и никто ее пока не видел, — за всех ответил Степан. — Присылай сваху, пусть поглядит…

— А чего глядеть, коли братья согласны? — весело спросил Артемий Кузьмич. — За приданым мы не гонимся, а с вами, братцы вы мои, породниться желаю. Так-то! Тебе чего, Епишка?

В светлицу заглянул маленький человечек, рыжий и с узкой долгой бороденкой.

— Гости прибыли, Артемий Кузьмич. Немчины, а следом за ними — Акишев с попом Митрофаном.

— Бегу, бегу! Сам должен встретить на крыльце! — воскликнул Анисимов. — Что мне чваниться, все и так мне цену знают!

Он неожиданно ловко вскочил, схватил кубок, выпил половину и чуть ли не побежкой удалился, Андрюша — следом.

— Вот те раз… — сказал братьям Кузьма Петрович. — Ну, стало быть, идем в столовую палату. Я тут уже бывал, знаю, как пройти. Ты что, Мартьянко?

— Знал ведь, что мы Танюшку не можем с рук сбыть, — тихо ответил Мартьян Петрович. — И что у нее кровь горлом порой идет — тоже, поди, знал. А вот зачем-то нужно ему с нами породниться…

— Хитер, — согласился Кузьма Петрович. — И разговор о Заруцком затеял неспроста. Пейте, братцы, а то нехорошо угощеньем брезговать.

— Он правду говорит, — добавил младший, Степан. — Заруцкий и наши воеводы передерутся, да так — пойдут клочки по закоулочкам.

— Стало быть, наш хозяин собрался половить рыбку в мутной воде, — сделал вывод Мартьян Петрович. — А что, Кузьма, ты тут уже давно, так не было ли раньше речи о нашей Татьяне?

— Сдается, он лишь теперь до этого додумался. Для чего-то мы ему нужны. И Акишев нужен — он при всех Акишеву денег дал на поновление Ильинской обители.

— И Ульянов… Голову на отсечение — это он сейчас прибыл, — сказал Мартьян Петрович.

Он оказался прав. Англичанин, как всегда — в русском платье, при нем еще один англичанин, не так бойко говоривший по-русски, но тоже в долгополом кафтане, и при них третий, того же роду-племени, и тоже одет так — от вологодского купца не отличишь. Этот русскую речь знал куда хуже, и Ульянов потихоньку перетолмачивал ему, о чем говорилось за столом, и подсказывал, как себя вести.

А речь шла о покойном царе Борисе, роду Годуновых. И о другом покойнике — государе Иване Васильевиче. Вспомнили, как он хотел жениться на племяннице английской королевы. Дело давнее, и тогда царская затея вызвала у всех недоумение, многие втихомолку посмеивались.

— Вот мы тут зубы скалим, а это было бы мудрое решение, — сказал Анисимов. — Союз между великими державами иначе не скрепишь. А был бы он сейчас так скреплен — многих бед удалось бы избежать.

— Тогда, поди, Бориска Годунов на трон бы не взобрался — был бы кроме царевича Федора и другой наследник, порфирородный, а не то что царевич Митенька… — заметил Акишев. — И никому бы в Варшаве на ум не взбрело подсовывать нам Расстригу с его польской девкой и польскими попами.

— Этого птенчика в Речи Посполитой высидели, да яичко-то на Москве снесли, — сказал Артемий Петрович. — Царь Бориска неспроста род Романовых чуть не под корень извел — они Расстригу прикармливали, когда его еще только Гришкой Отрепьевым звали.

— Хотел бы я знать, чей он сын, раз Романовы о нем еще при Борисе пеклись… — Акишев обвел взором всех гостей, но ответа не получил. — Да, все вкривь пошло после смерти Ивана Васильевича. А взял бы за себя ту английскую девку…

— Эх… — чуть ли не хором вздохнуло купечество.

— Да, это было бы разумно, — согласился Мартьян Петрович. — И английская королева не допустила бы, чтобы у нас началась смута. Вы, английские купцы, для нас и теперь главная опора, без вас сидели бы мы в это смутное время на тюках с товаром и слезы лили.

— Ты, Мартьян Петрович, может, не знаешь, а мы у вас и свои мастерские уже издавна заводим, — сказал Иван Ульянов. — Ты другим товаром торгуешь, потому не любопытствовал. Будет досуг — загляни к нам на канатный двор. Один у нас — тут, в Вологде, другой — в Холмогорах. Мы своих мастеров привезли, и когда откроется в мае морской путь — и других привезем. Ваша конопля, наше уменье — и товар на все страны славится.

— А уж мы вас без конопли не оставим, — пообещал Олизарий Белоусов, которого позвали в гости вместе с его старым отцом — Трофимом Данилычем, Митькиным покровителем. — По всем городам лучшую соберем.

— Да, так и есть — в это смутное время надобно нам биться плечом к плечу, словно ратники. Не будет торговли — не будет и Московского царства, — уверенно заявил Анисимов. — И тут нам надобно всем вместе держаться.

— Мы-то держимся, а бояре с князьями? Они там у себя, в Москве, того гляди, сами Маринку на царство призовут! — выкрикнул до того сидевший неприметно купец черной сотни Григорий Андреев. — И никто им не указ!

— Ан нет! — возразил Анисимов. — Получили мы весточку из Москвы. Есть бояре, которым эта чехарда надоела — то тебе Расстрига, то Расстрига помер, то Расстрига воскрес, то Расстригу касимовские татары зарубили, то Шуйского посадили на трон, то Шуйского скинули, то вообще трон без государя, то вдруг Маринка воренка рожает! От кого — неведомо! Есть князья и воеводы, что готовы навести порядок! И они понимают — сами мы не справимся, помощь нужна. И знают, откуда помощи нужно ждать, когда не будет дураками полоротыми и простофилями!

— Я видел то московское послание, — подтвердил Ульянов-Меррик. — Послание тайное, но у стен, как вы говорите, есть уши… Оно будет отправлено в Англию, в Белый замок. Не стану называть имен, скажу — удалось еще получить тайные письма от двух воевод, что сейчас сидят в Сибири, из Тобольска и из Тюмени. Их при вашем Расстриге из Москвы выкинули в Сибирь, сослали на воеводство, их род чуть не весь истребили, а они готовы постоять за правое дело.

— Кто ж это? — шепотом спросил Степан Акишева.

— Годуновы… Царя Бориса родня… Матвей да Никита…

— Бориса теперь многие добрым словом поминают. Бог ему судья, коли в чем согрешил, а я его судить не намерен, — сказал Анисимов. — Если Годуновы вернутся — Москва их признает и послушает. О прочих боярах и князьях — тс-с-с! Годуновы-то далеко, до них поди доберись, а прочие — близко, и время такое, что могут и порешить. Да что это я о смертоубийстве — за столом? Кушайте, гости дорогие!

— У латинян есть поговорка — «суб роза диктум». Означает — под розой сказано. Они розу на потолке рисовали в тех комнатах, где тайные разговоры вели. Чем мы хуже? Вот почтенный наш Артемий Петрович, которому я про это рассказал, тут же и распорядился, — Ульянов-Меррик указал на потолок.