Виталий Раул - Убит в Петербурге. Подлинная история гибели Александра II

Приговоры судов тем не менее были чрезмерно суровы: осужденные за чтение запрещенной литературы и принадлежность к кружку молодые люди получали высылку в Сибирь на поселение и каторжные работы на срок от 5 до 10 лет. Тривиальный молодежный «бунт» возводился в крайнюю степень уголовных деяний.

Кружок «Земля и воля», или, как его называли сами участники, «общество», отличался от прочих большей организованностью и соблюдением правил элементарной конспирации. Общество имело свою программу и устав, типографию и паспортное бюро, фабриковавшее «виды на жительство»; в обществе шла подготовка к выпуску своей газеты.

В этот устроенный мирок «теоретиков и практиков хождения в народ» в мае 1878 года, как комета, ворвался вернувшийся из Европы, после четырех лет эмиграции, Сергей Кравчинский. Личность Кравчинского никогда не подвергалась сколько-нибудь серьезному анализу, ни российскими дореволюционными историками, ни тем более их советскими коллегами. Все годы, проведенные в Европе, «революционер» Кравчинский находился в постоянном поиске приключений, через участие в разного рода беспорядках и конфликтах с властями. В Италии он попал в тюрьму и ждал казни, но был амнистирован. Такой послужной список просто исключает какое-то другое толкование жизненного пути отставного поручика Кравчинского, кроме революционного. И вот такая яркая личность появляется в Санкт-Петербурге сходу вливается в кружок «Земля и воля», причем в его руководящий состав. Он по-джентльменски одет, носит цилиндр, у него тугой кошелек и прекрасные документы, с которыми он свободно фланирует по Невскому, посещает театры и нелегальные квартиры, где производит фурор среди девушек, начитавшихся брошюр «противоправительственного содержания». Какого рода надежными документами располагал Кравчинский, дает некоторое представление агентурная записка, полученная в Третьем отделении от московского коллеги капитана ГЖУ Дудкина:

«В ответ на сообщение капитану Московского ГЖУ Дудкину о том, что имеется сведение о возвращении из-за границы известного Кравчинского и чтобы иметь через нашего Московского агента дознать от любовницы Кравчинского Татьяны Лебедевой, не имеет ли она об этом известия, капитан Дудкин сообщает, что относительно Кравчинского еще ничего не известно, но что Лебедева с нашим агентом находится в столь хороших отношениях, что намерена даже переехать к нему на квартиру в качестве кухарки. К этому капитан Дудкин присовокупляет, что 20 февраля (1879 г.) агент был у Лебедевой и при нем был известный Гольдсмит, бывший редактор журнала “Слово”, причем разговор шел об убийстве Мезенцева; Лебедева и Гольдсмит, оказалось, убийцу хорошо знают; из разговора выяснилось только, что имя его Сергей и что он живет без всякого опасения в Санкт-Петербурге, так как его трудно заподозрить. Если будет так болтать, сказала Лебедева, то он сам себя выдаст. Сережка не из таких, не даром же я ему дал часть денег на покупку лошади, успокаивал Гольдсмит. Агент надеется выведать от Лебедевой более подробные и точные сведения об убийстве генерала Мезенцева и князя Кропоткина» [5].

Надо согласиться с Татьяной Лебедевой, что трудно заподозрить в чем-то криминальном человека, живущего в Петербурге с настоящим иностранным паспортом или, что еще лучше, под дипломатическим прикрытием. Других документов, не подлежавших проверке, в то время просто не существовало. Где только выдавали такие надежные документы Сергею Кравчинскому – не в итальянской же тюрьме!

Сразу по прибытии в Петербург Кравчинский изложил свое кредо изумленным пропагандистам-народникам, которое состояло в том, что пропаганда – это не бессмысленное чтение брошюр, а действие, и действие кардинальное, например убийство какого-нибудь сатрапа. При этом он выразил готовность лично исполнить акт возмездия. В качестве жертвы Кравчинский предложил шефа жандармов генерала Мезенцева как ответственного за преследование «революционеров» по занимаемой должности. Такой подход к делу пропаганды встретил неоднозначную реакцию народников, но нашлись и сторонники… Двое из основного кружка вызвались помочь Кравчинскому – это были Александр Михайлов и Александр Баранников, проходившие по списку Аптекмана, соответственно, пятым и пятнадцатым. Этим двум молодым гангстерам было тесно в роли распространителей прокламаций, и живое дело, да еще в компании с человеком из Европы, показалось им интересным. Действовать начали без раскачки: Михайлов, живший под фамилией Соханского, установил место жительства генерала Мезенцева и маршрут его ежедневных прогулок; Баранников, живший под фамилией Тюрикова, на деньги Кравчинского приобрел выездную лошадь с коляской и одежду извозчика. Извозчиком пригласили Андриана Михайлова, который должен был выезжать на лошади по требованию Тюрикова и после поездки возвращать лошадь в тетерсаль (стоянка для лошадей с экипажами). Кравчинский с самого начала операции больше всего заботился о быстром исчезновении с места преступления. Маршрут отхода начали отрабатывать уже в начале июля 1878 года, ежедневно выезжая на центральные улицы Петербурга втроем: Кравчинский и Тюриков с извозчиком Андрианом Михайловым.

Уверенность, с которой жил и действовал в Петербурге Кравчинский, поражала даже близких к нему людей. Восторженная почитательница его многочисленных достоинств Ольга Любатович так описала Кравчинского среди участников общества «Земля и воля»:

«Итак, я очутилась в Петербурге 4-го августа, как раз в день убийства Мезенцева… Софья Лешерн… приняла меня сердечно… и предложила временный приют у себя. Приют этот была скромная комнатка Александры Малиновской, молодой девушки художницы, гостившей в то время где-то на даче и временно передавшей ключ от своего жилища Софье Лешерн. Здесь в этой комнатке близ Забалканского проспекта в Измайловском полку в тот же вечер собралось человек 15-ть совсем незнакомого мне народа. Но которых влекла туда общность борьбы, надежд и страданья. Тут-то впервые я встретила моего названного брата Сергея Кравчинского… Было уже несколько человек в сборе, когда он вошел в комнату; его крупная мужественная фигура и оригинальная голова невольно привлекли мое внимание; он был одет джентльменом, в руках держал высокий цилиндр, а наполеоновская бородка придавала ему вид иностранца. В комнате, кроме меня, еще были две-три женщины, но он прямо подошел ко мне и свободным товарищеским жестом протянул мне руку».

Понятно, что общество собралось для чествования главного героя дня – убийцы генерала Мезенцева. На огонек заглянули, кроме Кравчинского, главные действующие лица: Александр Михайлов и Андриан Михайлов. Когда все собрались, наступил момент для главного сообщения: