Алексей Витаков - Ярость Белого Волка

– Ну, живой?! – спросил Олексьевич, размашисто входя в тюремную камору.

– Твоими молитвами, отец Никон. – Курбат вяло улыбнулся.

– Ну тогда слушай. – Никон наклонился и стал быстро шептать что-то на ухо Никифорову.

Тот в ответ быстро кивал головой, выпучив налитые кровью глаза.

– Все понял? – спросил дьяк.

– Все, батюшка.

– Ну коли выполнишь, то и будет тебе прощение. А покуда ступай с Богом.

Курбат вышел на двор. Стояла глубокая, как стрелецкий запой, ночь. На стене блеснуло жало рогатины, послышались удаляющиеся тяжелые шаги. За спиной чернела пасть городской темницы. И ему захотелось обратно туда, где кусок гнилой соломы вместо постели и деревянная миска тухлой воды на полу. Там хоть и невыносимо, но еще невыносимее и страшнее казалось для Курбата то задание, которое приказал выполнить Никон Олексьевич.

Он сделал несколько шагов к стене. Из темноты вырос человек, молча протянул чистое платье. Курбат переоделся. Засунул толстый свиток в подорожную суму и вскочил на лошадь. Воротные петли протяжно скрипнули – и в распахнувшемся проеме показалось качающееся, осеннее небо. И было то небо чужим и враждебным, потому как отражало оно языки польских костров.

Он ударил пятками под ребра, и приземистая, гнедая кобыла неведомой породы понесла его на свет далеких огней.

Уже через полверсты его окликнули на плохом русском. Он сильнее сжал бока лошади, забирая вправо, – именно так ему велел действовать смоленский дьяк.

Где-то позади стал нарастать шум погони, топот пяти или шести коней. Никифоров пригнул голову к конской гриве, и гнедая под ним, поняв, что от нее требуется, припустила к кромке леса.

Хоть и неказиста казалась с виду кобыла, но полетела вдруг с такой скоростью, что стук копыт преследователей стал ощутимо глохнуть. Грянули выстрелы. Но пули слишком далеко легли от Курбата, срезав в десятке шагов несколько тощих веточек.

Ему нужно как можно дальше оказаться от польского лагеря, чтобы поляки поверили, что он гонец к царю Шуйскому. Но и не перестараться. Курбат уже приготовился выстрелить в переднюю ногу своей кобыле, но неожиданно, когда до леса оставалось уже каких-то двадцать – тридцать шагов, кобыла сама начала припадать на переднюю ногу, а после и вовсе рухнула на колена так, что Курбат перелетел через ее голову… Ну хитер ты, Никон Саввич. Ай хитер! Ведь и рассчитал все по-умному! И кобылку удружил какую надо. Что ж ты ей подпилил да подкрутил, чтоб она эдак поломалася?…

Но не видел Курбат, да и не мог бы никак увидеть, что не одни поляки по нему стреляли.

Часа за два до того, как Никифоров должен был покинуть город, из тех же ворот выскользнул человек с легким немецким бандолетом. Он-то и подстрелил кобылу под Курбатом, когда стало понятно, что польская погоня вот-вот безнадежно отстанет, хотя приказано был убить псевдогонца – боялся Никон, что не сдюжит пыток Курбат, если схватят. Но что-то дрогнуло в сердце стрелка.

Поляки палили так щедро и бесшабашно, что в глухой ночи заметить еще один ружейный хлопок и быстрый язычок пламени, конечно же, не могли.

Никифоров после падения откатился в сторону, прыгнул в овраг и побежал по дну в сторону леса. И в течение одной минуты скрылся из глаз.

Польский кавалерист перегнулся в седле и вытащил из сумы свиток. Какое-то время вертел его в руках, рассматривая печати. Потом довольно хмыкнул и, перегнувшись еще раз, перерубил горло раненой лошади.

Через час перехваченное письмо было уже доставлено Льву Сапеге.

Канцлер несколько раз внимательно перечитал письмо, написанное для царя Шуйского, в котором говорилось, что Смоленск в осаде держится крепко, что помощи пока не просит, но через месяц потребуются ратные люди. Далее шел план переброски подкрепления в город со стороны Красного. Письмо как письмо. Гонцу удалось скрыться. Кобылу не допросишь. Он ощупал свиток. Показалось иль нет? Какие-то утолщения на полях. Скребанул ногтем. Еще буквы.

Теперь уже Шеин просит срочно направить ему опытного инженера для укрепления фундамента Авраамиевской башни. Дескать, ежли поляки подведут к ней подземную галерею и заложат петарды, то стена не выдержит. Вот оно в чем дело. Сапега беззвучно засмеялся.

Ранним утром канцлер стоял на докладе у короля Сигизмунда.

– Ваше величество, я неоднократно обращал ваше внимание на то, что русские не боятся штурма в лоб, но не уверены в крепостных стенах. Вот, пожалуйста! – Сапега положил перед королем письмо. – Вчера удалось перехватить почту.

– А где гонец? – Сигизмунд развернул свиток.

– Под ним убили лошадь, но сам он успел добежать до леса.

– Криворукие дурни!

– Ваше величество, дело обстояло ночью. – Канцлер достал трубку. – С вашего позволения?

– Курите. Хотя, признаться честно, меня мутит от вашего дыма. – Король привстал. – Так-так. Письмо, вложенное в письмо. Интересно-интересно. Ну и каковы ваши предложения?

– Вести основную галерею под Авраамиевскую.

– А та работа вся псу под хвост? – Король дернул бровью.

– Нет. Извольте взглянуть на чертеж. – Сапега развернул перед королем план подземной галереи. – Мы продолжим работы, но то будет ложная галерея. А вот отсюда, – канцлер ткнул пальцем, – пойдет еще одна ветка. Она-то и будет основной.

– Прямо под гнилой фундамент Авраамиевской? А ведь хотели наоборот?

– Совершенно верно. Донесения нашей разведки иногда расходятся с истинным положением вещей.

– Как же так?

– Разведчик видит всего лишь глазами и получает сведения не из самых лучших источников.

Король сделал несколько размашистых шагов по горнице. По распрямившимся плечам и загоревшейся улыбке на тонких губах было видно, что настроение у него заметно улучшилось. Он довольно пощелкал пальцем по бычьему пузырю, брезгливо отдернул руку и посмотрел на пожелтевший ноготь:

– Может, стоит собрать совет, пан Сапега?

– Не стоит торопиться, ваше величество.

– Отчего так? Маникюр испорчен, черт подери. Придется делать заново!

– Я считаю, что совет стоит собрать только тогда, когда здесь окажется пан Потоцкий со свежими силами и тяжелой артиллерией.

– Изложите ваши мысли, пан. – Неожиданно лицо Сигизмунда пошло бледно-алыми пятнами. Он нервно затряс кистью руки, словно пытаясь стряхнуть грязь с указательного пальца. – Черт бы вас всех подрал! Вы хотя бы на войне можете не выяснять отношений?! Осада выходит боком, а мои полководцы перегрызлись хуже базарных баб.

– Вы сами видели, к чему привели действия пана Жолкевского! Еще пару месяцев таких атак – и мы потеряем войско. – Сапега глубоко затянулся.

– Меня по ночам душит ужасный кашель. Кажется, я серьезно болен. А что вам известно об этом мифе про волка или как его там?