Алексей Витаков - Ярость Белого Волка

На следующее утро Малыш принес в дом выпотрошенный труп собаки, точнее то, что от него осталось. Он громко мычал и потрясал куском мертвечины.

– Чего ты так взбеленился? – палач поднял голову, отложив в сторону Библию. – Хочешь показать мне его желудок? Так-так. Вижу, покрыт какой-то зеленью. Сильно мучился бедняга! Значит, хочешь сказать мне, что его отравили?

Малыш быстро закивал в ответ.

– Правильно мыслишь. Теперь нужно найти отравителей и рассказать хозяевам пса. А рассказать ты не сможешь. Поэтому садись учиться – хоть писать будешь. Я сам расскажу соседям, а они уже пусть обращаются в суд.

Но Малыш снова яростно замычал и, схватив палача за рукав, потянул к двери.

– Куда ты меня тянешь? Хочешь что-то показать? Ну пойдем-пойдем.

Они вышли на улицу, и Малыш ткнул пальцем в нищего, который сидел, выставив культю, рядом с перекрестком двух дорог.

– Ты думаешь, это он? Культя ненатуральная.

В ответ детина снова закивал.

– Хм. Что-то не нравится мне все это. – Палач выдохнул. – С чего бы это ему сидеть тут? Нищие просят на паперти! – Вдруг палач вздрогнул, словно какая-то мысль пронзила его сознание. – А ну, ступай-ка ты домой, Малыш!

Малыш замотал головой и, вцепившись палачу в локоть, потянул его к дому.

– Ладно. Пошли вместе. Принесла его нелегкая!

Но не прошло и получаса, как в дом снова постучали. Палач сплюнул и, застучав деревянными башмаками пошел к двери. Приоткрыл окошко.

– Зачем ты пришел, Рафал? Лохмотья нищего тебе в самый раз.

– Я думаю, нам пора разрешить наш давний спор, дядя. Ты ведь догадался, кто отравил пса? Я дал тебе знать, что твой «любимый племянник» уже здесь.

– Нет, Рафал, я не уйду отсюда.

– Мы могли бы работать вместе. А так – жаль! Ну почему одному племяннику ты дал все, а другого вышвырнул, точно шелудивого пса?

– Ты сам знаешь! Я не могу доверять тому, кто ненавидит меня!

– Жаль. Я бы мог с тобой кое-чем поделиться, дядя.

– Убирайся, Кобин. Ты проиграл однажды. Проиграешь и сейчас. Мне достаточно моих знаний, большего, думаю, уже не нужно.

– Ты думаешь, легко сидеть в захолустье и только и делать, что бить кнутом провинившихся крестьян? Я скучаю по настоящей работе. Давай работать вместе. В противном случае!..

– Что в противном случае, Рафал? Мэр города меня утвердил на это место. И я отсюда не уйду. Делиться с тобой я тоже не собираюсь.

– Ладно. Чиновники не должны вмешиваться в нашу жизнь, дядя. Давай выясним это так, как выясняли до нас люди нашей профессии. Как поживает твой цвайхандер?

– Мой цвайхандер?… – Краковский палач бросил взгляд на висевший на стене двуручный меч. – Мой цвайхандер отлично поживает.

– О, ты не знаешь, что такое вырезать коленные чашечки, дядя! Я вырежу их тебе и постараюсь сделать это до того, как ты испустишь дух! – Рафал Кобин растянул губы в жуткой улыбке, показывая желтые, наполовину сгнившие зубы.

– Смешон ты в своей гордыне, Рафал!

– Жду тебя сегодня ровно в полночь на пустыре за Восточными воротами. Не будем нарушать традицию и встретимся там, где испокон веку проводились поединки между людьми нашего круга. – После этих слов Кобин усмехнулся и зашагал прочь.

Весь остаток дня палач провел за чтением Библии. Он медленно перелистывал страницы, то и дело мусоля крючковатые пальцы с потрескавшимися, потемневшими ногтями. Малыш тихо наблюдал, сидя на табурете около камина. Когда совсем стемнело, палач зажег лампу и, встав на колени перед висевшим на стене распятием, забормотал молитвы.

– Ну мне пора, – выдохнул он и стал обматывать куском ткани клинок цвайхандера.

Мылыш негромко замычал из угла.

– Сиди дома и никуда не выходи. Понял меня? Я скоро вернусь. А если не вернусь… Ты запомнил того нищего?

Малыш уверенно кивнул.

Палач перекрестил Малыша и вышел на звездную ночь.

Та ночь показалась Малышу вечностью. Он бродил по дому, ощупывал предметы, пытаясь разговаривать с ними, ложился на пол, свернувшись калачиком, подходил к входной двери и прислушивался. Выхлестал полкувшина вина. Наконец забрезжил рассвет. Вино притупило чувство тревоги и дало расслабление. Малыша сморило, и он задремал прямо на ступеньках, уронив голову на скрещенные руки. И вдруг прямо над головой он услышал голос:

– Почему не в постели?

Малыш радостно замычал.

– Я убил его. Нет – коленные чашечки вырезать не стал. Племянник все ж. Хотя нарушать традиции нехорошо. – Он тщательно вытер кровь с цвайхандера и вернул меч на место. – Ложись. А как проснешься – нас ждет латынь. А еще я научу тебя этому! – Он кивнул на меч. – И этому! – и чуть присев, выпрыгнул, разогнул в воздухе правую ногу – Счах! – Нога стремительно описала дугу и врезалась всей ступней в стену. Камни от удара шевельнулись, выбросив облачко пыли.

Палач отвел за спину перевязанную тряпкой левую руку и пошел в свою комнату.

Курбат Никифоров вернулся на хутор уже под утро. Бледная полоска света поднималась над горизонтом, и верхушки деревьев постепенно начинали проступать из тьмы. Он прошел в горницу, скинул кафтан и устроился рядом с Матреной.

– Где ты был? – спросила женщина, поворачиваясь.

– Да так, с небушком беседовал, – ответил Курбат.

– А Рыжий тоже беседовал?

– Вот и имя у него теперича есть.

– Обними меня! В следующий раз возьми с собой? – Матрена прижалась к Курбату.

– Да ничего тама интересного. Ночь как ночь, ети ее…Ты, Матренушка, в дела мои не лезь. Ты меня дома дожидайся.

– Ладно, Курбатушка. Сегодня баню истоплю. А ты спи-отсыпайся.

– Ох, погляжу на тебя в баньке-то! – Никифоров хотел еще что-то сказать, но прикусил язык и скоро провалился в сон.

Проснулся только к обеду. Пошарил рукой по лавке – Матрены не было. Он быстро встал, вышел на двор и плеснул себе на лицо несколько пригоршней воды из кадки.

– Ледок-то знатный! – весело крикнул сам себе и пошел по двору искать Матрену.

Покликал, сложив ладони у рта. Женщина отозвалась из бани. Он толкнул дверь. Матрена, согнувшись, намывала полы в предбаннике. Тяжелая коса выбилась из-под плата. Наклон увеличивал ширину бедер и подчеркивал линию талии. У Курбата сладко защемило в груди.

– Ты долго аль как? – В его голосе резко зазвучала хрипотца истомы.

– Еще не скоро. Топить начала не так давно.

Он протянул руку и провел по упругим ягодицам, едва сдерживая себя от более откровенных выпадов.

– Курбат, не лешачь! Дай дела доделать. Не убегу я от тебя. Мне бы отмыть вонь литовскую от себя! А потом уж…

– Ладно. – Он понимающе кивнул и отступил на два шага. – Пойду вдоль берега – прогуляюсь, посмотрю, чего да как.

– Сильно не загуливайся. До вечерней зорьки готово будет.