Алексей Витаков - Ярость Белого Волка

– Вот курвы! – Сикорский привстал с места. – Значит, порченая девка?!

– Порченая не то слово, пан пресветлый!

– Да как я такую в Краков отправлю?! Вот собаки!

– А куды ж теперь деваться! – Кных замолчал.

– Значит, по волчьему вою искать? – Сикорский сплюнул.

– Так и есть! Сам ты ее в лесу не сыщешь! Пусть твои люди у дома кузнеца дежурят, а только вой заслышат, то пусть будут начеку – тут и Оладша выйдет. Тогда уже за ним следом и пойдете.

– Не обманул? Гляди, Кных!

– Мне почто тебя обманывать?! Я в руках твоих! Прошлой ночью выла она. Значит дня через два-три теперь, не раньше. А мне бы уйти, пан пресветлый, а то ведь порешат меня здесь, если узнают!

– Кабы сам не слышал того воя, усомнился бы! Но слово шляхтича! Поезжай в Оршу, найдешь там Якова Вольгеруха. Дашь ему, сколько скажет. Много не возьмет. Он подберет тебе новое имя и справит нужные бумаги.

– Покойничка какого-нибудь подберет? – Кных хихикнул.

– Бобыля с того света достанет. Такого бобыля, что ни один комар носа не подточит: без единого родственника. Из такой глуши, в какую никто с проверками не ходит. Вольгерух сделает! – Сикорский кинул Кныху кошель и показал, чтобы тот уходил.

Кных истово раскланялся и задом вышел из приемной пана. Через час он получил от секретаря вольную грамоту и подорожную.

– Коника бы у вас еще справить хорошего! – сказал секретарю и заулыбался одной половиной хитрой рожи.

– Иди, покуда отпускают! – буркнул секретарь и снова погрузился в бумаги.

Кных бойко зашагал прочь в сторону своего дома, но вдруг резко повернул на звук из кузницы. Какая-то сила повела его взглянуть на Оладшу. Но того не оказалось. В кузнице работал только его отец. Большие, костистые кисти рук, покрытые кузнечной копотью, поправляли подкову.

– Тебе чего? – поднял голову кузнец. – Опять бездельем маешься!

– Да я так! Вот Оладшу хотел увидеть.

– Он, поди, на Днепр ушел. Лихо ему сейчас!

– Знаю. Панам-то нет дела до чужих невест. Людоеды окаянные!

Но Кных и сам знал, куда ушел Оладша. Он пересек деревню и направился к реке, которая извивалась широкой серой лентой на расстоянии в полверсты.

Оладша лежал ничком посреди ромашковой кипени. Видно было, как от рыданий вздрагивают плечи. Кных приблизился.

– Оладша! – позвал негромко.

Плечи замерли, голова с пшеничной копной волос чуть приподнялась.

– Какого ляда? – хрипло спросил сын кузнеца.

– Я вот чего пришел. Попрощаться, значит.

– Ну прощайся и уходи!

– Послушай меня. Только не бросайся сразу. Я ведь знаю, куда ты ходишь, когда волк завоет. То Дарюха тебе знак подает.

– Пронюхал, значит? – Оладша медленно поднял голову и в упор посмотрел на Кныха. И впервые его таким увидел: единственный глаз Кныха жутко поблескивал сквозь нечесаные, длинные пряди, больная рука истово мяла пучок ромашек.

– Давно пронюхал и донес самому пану. Замри, Оладша. Дослушай сначала. Мне свои дела надобно делать, тебе – свои. Но долго вы так хорониться не сможете. Поймают ее, высекут для урока и отправят в Краков, а следом и тебя порешат. Все, что ты можешь для нее сейчас сделать – это избавить от себя. И не только! – Единственный глаз Кныха до того люто сверкнул, что Оладшу аж передернуло. – А я ухожу, авось свидимся. Не держи зла. Пройдет время – и сам поймешь, что так правильнее будет. Может, удастся мне другую жизнь начать, но как бы уже и не свою.

– Чего мелешь? – Рот Оладши свело судорогой.

– Все ты понял. Прощай. И прости, коли сумеешь!

Кных поднялся и почти бегом стал подниматься по склону. И скоро скрылся из глаз.

Оладша еще целый час лежал на земле, толком не понимая, что произошло. Пока наконец не стало доходить. Он посмотрел на гладкий, словно отполированный Днепр. Толкнуло в лицо ветром. По плечам растеклись мурашки. Он вдруг почувствовал прилив невероятной силы во всем теле… Помоги, Днепр Иванович! Христом Богом молю!.. И взгляд затвердел навеки!

Оладша пришел домой, достал из сундука праздничную рубаху, подпоясался кушачком, который подарила Дарья в прошлом году на Покров, и направился к кузнице.

– Бать, я ненадолго. До ребят дойду!

– Иди, – кивнул отец, – развейся трохи. Дарюху так и не сыскали? Куда запропастилась девка?! Ведь от судьбы все одно не сбежишь. Такая вот она у нас, жизнь. Детей с матерями разлучают, а чего уж про жениха с невестой говорить! Время все исправит, Оладша. Оно, знамо, тоска-то какое-то время глодать будет, но потом сама пройдет. Мне, думаешь, легко было, когда твоя мать Богу душу отдала? А вот ведь десять лет уже как…

– Бать, ты бы… – Оладша хотел о чем-то попросить отца, но, поняв, что тот все равно не исполнит, махнул рукой и покинул кузницу.

В голове его созрел отчаянный план. Другого ничего в голову не приходило, а в груди клокотало так, что терпеть и спокойно все обдумать мочи не было.

Сикорский жил в большом тереме за высоким забором и держал при себе небольшую дружину охраны. Охранники по совместительству работали кто на псарне, кто на конюшне, кто в егерях – но все были литовцами и лютыми, как черти. Вдоль забора ночью и днем бродили огромные лохматые собаки, своим сиплым лаем заставлявшие цепенеть сердца у случайных прохожих.

Оладша подошел к воротам и остановился, не решаясь постучать. Смятение неожиданно нахлынуло, заставило попятиться. Воротное окошко открылось, и показалась бородатое лицо охранника:

– Тебе чего, холоп? А ну, проваливай отсюда! Ишь вырядился!

За воротами послышались шаги, и другой голос спокойно произнес:

– Подожди. Это никак тот жених, чья невеста по лесам прячется? – Из ворот вышел секретарь – лицо гладко выбрито, черные волосы подстрижены в аккуратный кружок. – Ты хотел что-то сказать? – обратился он к Оладше.

– Я, эта… Пришел вот сам… – Язык у Оладши стал непослушным и тяжелым.

– Ну-ну, говори?

– Сам вот пришел сознаться. Дарья в лесу. Я знаю, как найти ее.

– И как же? – Секретарь прищурился.

– Вам не скажу. Только пану Сикорскому скажу!

– Пану, говоришь? – Секретарь шире распахнул дверь. – Досмотри его, – обратился к охраннику.

Бородатый ощупал Оладшу со всех сторон и кивнул.

– Входи. – Секретарь посторонился. – Иди за мной. Пан сейчас у себя в приемной.

– Говорить с глазу на глаз буду.

– Это не тебе решать. Хочешь пану условия ставить?

Они прошли около сотни шагов от ворот до терема и поднялись по ступенькам на просторное резное крыльцо.

– Жди здесь. – Секретарь скользнул за дубовую дверь.

Ждать пришлось недолго, но и этого хватило Оладше, чтобы перед глазами промелькнула вся жизнь.

– Входи. Руки держи перед собой: вот так! – Секретарь скрестил свои руки ниже пояса.

– Точно срам прикрыть, – буркнул Оладша.