Эндрю Петтигри - Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

В последние годы XVI века это социальное равновесие все больше расшатывалось, поскольку лютеране с растущей тревогой реагировали на возрождение католицизма. Изгнание в 1584 году популярного лютеранского священника Аугсбурга во время споров, последовавших за введением нового григорианского календаря, привело к шквалу песен, критикующих городской совет и поддерживающих изгнанное духовенство [304] Там же, с. 147–84. See also on the Calendar controversies C. Scott Dixon, ‘Urban Order and Religious Coexistence in the German Imperial City: Augsburg and Donauworth, 15481608’, Central European History (2007), 40, pp. 1-33. . Некоторые из них были напечатаны, а другие широко распространены в рукописных копиях или народной молвой. Это были тяжелые времена с экономической точки зрения, и недовольные торговцы также активно участвовали в агитации. Авраам Шадлин признался, что написал Wo es Gott nit mit Augspurg helt («Когда Бог не поддерживает Аугсбург»), политическую песню, основанную на лютеранском псалме Wo Gott der Herr nicht bei uns halt (взято из псалма 124 «Если бы Господь не был на нашей стороне»). Поскольку Шадлин сдался, к нему отнеслись сни-сходительно. Йонасу Лошу повезло меньше, и после двух продолжительных допросов с пытками он признался в написании песни, которую пел на улице. Протоколы этих допросов (до сих пор хранящиеся в городских архивах Аугсбурга) демонстрируют, как много песен было напечатано в этот период [305] Alexander J. Fisher, ‘Song, Confession and Criminality: Trial Records as Sources for Popular Music Culture in Early Modern Europe’, Journal of Musicology, 18 (2001), pp. 616-57. . Власти Аугсбурга жестко пресекли любые формы политического инакомыслия.

6.2. О сражении в стихах. Одно из многих музыкальных произведений, высмеивающих Аугсбургское перемирие

Вновь возродившиеся религиозные ордена капуцинов и иезуитов стали новыми мишенями для гнева лютеран. «Новая песня о капуцинах», распространившаяся в Аугсбурге около 1600 года, утверждала, что собранная ими милостыня шла на финансирование связей с проститутками. Пели ее на мелодию лютеранского гимна «Господь, храни нас стойко в слове Твоем» [306] Creasman, Censorship and Civic Order . . В следующем году Якоба Хотча привлекли к уголовной ответственности за исполнение клеветнических песен об иезуитах. Это произошло после инцидента, когда мальчик-католик ударил девушку-лютеранку за то, что та спела песню о том, что в аду полно священников.

Совет прилагал все усилия, чтобы усмирить междоусобный гнев, но тщетно. В трудные годы перед Тридцатилетней войной эти провокационные композиции могли легко разрушить хрупкое общест-венное перемирие. В 1618 году, накануне боевых действий, Совет приказал своим офицерам искоренить газеты и песни, циркулирующие в городе. По всей видимости, это было спровоцировано обнаружением и конфискацией иллюстрированной новостной баллады об осаде, взятии и завоевании католического города Пльзень [307] Allyson F. Creasman, ‘Lies as Truth: Policing Print and Oral Culture in the Early Modern City’, in Marjorie Plummer and Robin Barnes (eds), Ideas and Cultural Margins in Early Modern Germany (Aldershot: Ashgate, 2009), pp. 255-70. . Согласно песне, восстание в Богемии было вызвано махинациями иезу-итов, «отродья гадюк», действующих по наущению папы. В двухконфессиональном Аугсбурге это выходило далеко за рамки того, что допускалось в новостях. Но, несмотря на свою бдительность, Совет счел практически невозможным контролировать то, что распространялось в основном из уст в уста.

Вторая половина XVI века стала эпохой английских уличных баллад [308] Tessa Watt, Cheap Print and Popular Piety, 1550–1640 (Cambridge: Cambridge University Press, 1991); Natasha Wurzbach, The Rise of the English Street Ballad, 1550–1650 (Cambridge: Cambridge University Press, 1990); Christopher Marsh, Music and Society in Early Modern England (Cambridge: Cambridge University Press, 2010). . По нашим оценкам, к 1600 году по стране циркулировало более четырех миллионов листовок с печатными песнями. Это были видимые остатки обширной песенной культуры; и хотя печатные плакаты предполагают интерес среди грамотных, их привлекательность не ограничивалась теми, кто умел читать. В 1595 году министр Николас Баунде отметил, что даже те, кто «не умеет читать, все же покупают баллады, в надежде когда-нибудь выучить» [309] Marsh, Music and Society , p. 255. . Те, кто не умел читать, знали мелодии и запоминали новые слова. Возмущенные священнослужители отметили скорость, с которой их прихожане запоминали баллады, противопоставляя это неспособности запомнить Писание. По словам Баунде, на каждом рынке или ярмарке можно было увидеть одного или двух человек, которые «пели или продавали баллады» [310] Там же, с. 251. .

Баллады писались на самые разные темы. Сэмюэль Пипс собрал весьма значительную коллекцию и разбил ее на категории. «Штаты и Времена» (то есть политика и текущие события) составили всего около 10 процентов — намного меньше, чем баллады про «Любовь (Приятное)» или даже «Любовь (Несчастное)». Однако можно предположить, что политические песни чаще распространялись только из уст в уста. Время от времени мы получаем свидетельства этого, когда в делах о клевете фигурируют точные адаптации популярных песен. Печатать политическую сатиру было гораздо труднее, чем веселые юмористические сказки или набожные религиозные баллады. Только во времена, когда политический контроль был серьезно ослаблен, политические баллады печатались в больших количествах. Во Франции Пьер де Л'Эстуаль услышал, а затем переписал по памяти большое количество политических песен, циркулирующих в Париже в 1590-е годы [311] Nancy Lyman Roelker, The Paris of Henry of Navarre as Seen by Pierre de LEstoile (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1958). . Ни одна из них не сохранилась в печати.

Это было тяжелое время для французской политики. Столица, оплот Католической лиги, кипела негодованием по поводу предательства Генриха III, убийцы их героя, герцога Гиза. Когда же в 1589 году король был убит, Париж с отвращением отреагировал на перспективу преемника-гугенота. Городские типографии начали печатать различные язвительные памфлеты. Что интересно, даже в то время, когда было безопасно печатать оппозиционные брошюры, ругательные стихи все еще распространялись в основном устно.

Балладист был мощной силой в распространении информации в XVI веке. Часть своей великой коллекции Пипс получил от другого раннего энтузиаста, Джона Селдена, и Пипс переписал в первый том наблюдение Селдена о важности баллад (которое он приравнивал к «клевете»). «Хоть некоторые и пренебрегают клеветой, но вы же видите, какую реакцию она вызывает. Ничто так не отражает дух времени, как баллады» [312] Patricia Fumerton and Anit Guerrini, ‘Introduction: Straws in the Wind’, in their Ballads and Broadsides in Britain, 1500–1800 (Aldershot: Ashgate, 2010), p. 1. .

Пение баллад было важной частью информационной культуры и приносило неплохой доход. Но не все балладисты были успешны. Не все обладали необходимыми качествами — крепким тело-сложением, сильным голосом, чтобы вас слышала толпа, ну и определенной харизмой. Преподобный Ричард Корбет, обнаружив, что странствующий торговец изо всех сил пытается продать свой товар на рынке в Абингдоне, бросился ему на помощь: «будучи красивым человеком и обладавшим редким голосом, он сразу же продал очень много товара» [313] Marsh, Music and Society , pp. 245-6. . Мы не знаем, продержался бы этот робкий продавец баллад в бизнесе, если бы ему не пришли на помощь. Лучше об этом сказал некий Томас Спикенелл: «От ученика к переплетчику, потом бродячему торговцу, потом певцу и продавцу баллад, а теперь министру и хранителю пивнушки в Малдоне» [314] Там же, с. 246. . Спикенелл подвел итог развитию средств массовой информации XVI века: от книжной торговли до пения, до церкви и пивной, за чем мы сейчас и проследуем.