Эндрю Петтигри - Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

12.4. Нападки на «Ландон Газетт» ( London Gazette ). Автору не приходило в голову, что подобные нападки на английскую печать никоим образом не усиливали доверия к средствам массовой информации вообще

Это было, конечно, прекрасно, но как читатель мог быть в этом уверен? Даже если владелец газеты и будет придерживаться этого достойного намерения, то где гарантия того, что газеты не подкуплены политиками, преследующими свои цели?

С первых дней существования прессы правители Европы поняли, что новую сферу нужно контролировать. Религиозные конфликты времен Реформации придали еще больше влияния печатному слову, однако чиновники хотели контролировать любые обсуждения, касающиеся общественной политики, которые казались им нарушением их прерогатив. Система контроля развивалась очень быстро в течение XVI века. И протестантские, и католические режимы использовали цензуру, хотя и с небольшой разницей. В католических странах, следуя примеру Рима, обычно выпускали объемные списки или «индексы» запрещенных книг и авторов. В протестантских областях предпочитали запрашивать подробное обследование того или иного текста, предназначенного для печати, перед отправкой его на станок.

Именно эта, вторая, схема получила распространение в качестве модели для регулирования новостных публикаций. Однако если для публикации книг и памфлетов она подходила и практиковалась вполне успешно, то куда менее подходящей она была для серийных изданий. Особы, поставленные для проведения предпечатной экспертизы, были обычно людьми занятыми. Издатели жаловались на долгие задержки и неподъемные расценки даже для относительно непротиворечивых книг. Когда же дело дошло до новых серийных изданий, которые следовало выпускать по определенным дням недели, любая задержка была нежелательна. Предпечатная цензура на практике редко работала хорошо.

Тогда, в большинстве случаев, в тех местах, где публиковались газеты, положились на третью схему контроля: наказание после публикации тех, кто печатал что-либо, что власти могли счесть неподобающим. Подобные вмешательства были эффективны, потому, что случались нечасто. Газетчики знали, что с каждым выпуском они рискуют своим заработком. И если иные издатели могли пойти на риск с сомнительным памфлетом, особенно если его можно было распространить анонимно, то тем, кто издавал газеты, такая роскошь была попросту недоступна. Адрес издательства должен был быть явно читаемым на страницах каждого выпуска, так чтобы подписчики знали, куда отправлять плату за подписку, а захожие покупатели могли бы найти лавку издательства.

Поэтому газетчики сами старались вести себя тихо. Показательно, что самоцензура была куда более эффективна, чем любая из систем контроля. Попытки подчинить газетчиков были особенно агрессивными там, где существовала монополия одной газеты; это применимо, впрочем, ко всем частям Европы, где издавались газеты. Во Франции «Газетт» ( Gazette ) была фанатичным приверженцем королевской власти, но то был лишь самый яркий пример всеобщего феномена. В Италии владельцам газет в Милане и Пьемонте повезло обосноваться в государственной типографии, в случае с Пьемонтом издатели еще и получали государственную пенсию [672] Brendan Dooley, The Social History of Skepticism: Experience and Doubt in Early Modern Culture (Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 1999), p. 129. . Даже в Нидерландской республике, известной обители терпимости, буйная газетная какофония была подавлена к 1690 году. С того момента каждый город имел одну газету, которая пользовалась прибыльной монополией.

Было ясно, что газетчики предпочтут воздержаться от комментирования злободневной политики, этим объясняется утвердившееся предубеждение насчет публикаций новостей внутренней жизни. Но иной раз политическое давление превышало всякую меру, и новости внешней политики искажались в угоду приоритетам местных властей. Даже Каспар Штилер, который с воодушевлением отстаивал право широкого круга читателей на информацию, полагал, что не следует публиковать ничего такого, что может бросить тень на репутацию правителя. «Издатель должен помнить, кто он, где он живет и кто является его господином и повелителем» [673] Stieler, Zeitungs Lust und Nutz, quoted Popkin, ‘New Perspectives’, p. 11. . И если властям это будет угодно, издатели должны публиковать заведомо ложные новости. Неудивительно, что Штилер призывал читателей проявлять здравый смысл и относиться к известиям критически, обращая внимание на происхождение новостей, а также на то, прибыли ли они из католической или протестантской области.

Никто лучше газетчиков не знал, как трудно сохранять незапятнанную репутацию достоверного источника информации. Редакторы все время возвращались к этой теме, обещая читателям лишь отборные беспристрастные новости. «Лишь в одном, — заявлял Теофраст Ренодо в парижской «Газетт» ( Gazette ), — я не уступаю никому — в поисках истины». «Ландон Курант» ( The London Courant ) в 1688 году обещала писать «с беспристрастием честного историка, воздавая по справедливости всем участникам событий и описывая случившееся так, как оно действительно произошло» [674] Ward, The Invention of Journalism Ethics , p. 124. .

И нигде во всем мире эти громогласные заявления не повторялись с такой частотой и не отстаивались так рьяно, как в Лондоне, вотчине самой вздорной прессы эпохи. Однако надежда на то, что ослабление контроля на газетном рынке породит гражданский дискурс правдивости, была напрасна, так же, как и во время Французской революции, век спустя [675] Ниже, глава 16. . Лондонские газеты были не обременены тяготами, которые неизменно несла газета-монополист, но они не были свободны от политического давления. Ведь английские чиновники быстро сообразили, что газеты нужно приручить. Газеты быстро определялись с принадлежностью к вигам или тори, ведущие авторы получали гонорары за то, что продвигали интересы партии. В 1726 году лорд Боллингброк, тори, основал газету «Крафтсмен» ( The Craftsman ), чтобы выражать политическое мнение оппозиции в противовес администрации Уолпола. Роберт Уолпол поступил довольно разумно, основав в ответ собственный печатный орган. В последнее десятилетие на посту премьер-министра он контролировал пять газет и выплачивал всего 50000 фунтов — колоссальная сумма — наемным газетчикам [676] C. John Sommerville, The News Revolution in England: Cultural Dynamics of Daily Information (Oxford: Oxford University Press, 1996), pp. 132-3. .

Сколько же стоила свободная пресса? Какова была цена настойчивых призывов к преданности незапятнанной правде? Дожив до конца первого века своего существования, пресса столкнулась с удивительным парадоксом. Чем больше газеты расширяли круг читателей и чем больше они имели политического влияния, тем меньше им доверяли. Такое сложное наследие внесли они в век Просвещения.