Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Говоря так, она разодрала сверху свою одежду, обнажила часть своего святого и чистого девического тела, и правитель увидал, что она женщина. Тогда Евгения сказала ему.

– Господин мой, ты мой отец по плоти, Клавдия же – моя мать, а сидящие с тобою Авит и Сергий – мои братья. Сама же я – дочь твоя Евгения, отрекшаяся от мира и всех его наслаждений из любви ко Христу, вот Прот и Иакинф, мои евнухи, вместе с которыми я приняла учение Христово. И такую благодать явил на мне Христос, что по Своему милосердию сделал меня победительницей всех похотей и страстей, и я непоколебимо верую, что Он и до конца сохранит меня такою же, какая я теперь.

Она еще не успела докончить своей речи, как отец и братья на основании ее слов, а также и по некоторым чертам ее лица (ибо они пристально всматривались в нее) признали, что она действительно Евгения. Тотчас же, в несказанной радости и со слезами, они вскочили со своих мест и бросились к ней, обнимая ее, целуя, плача от радости и веселясь, что внезапно нашли Евгению, без которой и самый свет мира сего перестал быть им приятным. Тотчас же было возвещено и матери ее, Клавдии, что дочь ее Евгения нашлась. Та поспешно пришла и чего только ни делала, увидев свою возлюбленную Евгению, какими ласковыми словами ни осыпала ее, смотря на свою дочь, как бы на воскресшую из мертвых. Видя происшедшее, народ изумлялся и громко взывал:

– Един Христос, Един истинный Бог, Бог христианский!»

Элизабет закрыла книгу и погасила лампу, тихо подошла к окну. Глаза понемногу привыкли к темноте и летние, с мягким, рассеянным светом звезды засияли в небе. Лиз чуть улыбнулась. Может быть, хорошо, что она не знала ничего этого раньше? В пламенном и беспокойном детстве еще надумала бы пойти в монастырь. Как будто все это так просто, как взять и сказать: «Я в монахи бы пошел, пусть меня научат». Нет, она – нет. Это – великое мужество. Великий подвиг. Она лучше так. Чтобы все как есть, так и есть. «Дано же Евангелие Христово людям, чтобы всех уверовавших сделать иноками – «иными», чем те, которые могут называться «своими» в этом мире» (Иоанн (Шаховской)) .

Это был Висконсин. Но все не так будет в Миннесоте. Под стенами форта окажется небольшой городок. Вроде бы тоже тихий и спокойный. Жители даже торговали и менялись с ближним индейским племенем, время от времени на местной фактории появлялись индейские женщины с пушниной и выделанными шкурками, уходили с порохом и дробью для своих охотников. А потом поменялся гарнизон. Никто ничего не подозревал и не ждал. Но мирный, спокойный полковник ушел куда-то дальше в прерии и увел своих солдат. Оставил своего вестового капитана из Виргинии до Миннесоты уже вестовым при форте. Чем дальше на Запад, тем больше ведь неизвестности. Зачем там нужны девушки, даже такие сдержанные, молчаливые и обязательные леди, как была Элизабет Дэйв. Пусть лучше остается здесь. Все-таки тихий городок. Тихое местечко. А она красива. Глаза – как звезды. Просто – молодость, которая всегда ведь – молодость. И которая не сегодня-завтра – пройдет. Эта мимолетная и мгновенная молодость стоит всегда лучшей доли, чем беспокойные скитания по всяким и разным фортам.

Только не знал полковник, какой гарнизон встанет теперь в этом форте. Такой, что первые две дакотские женщины, пришедшие в это утро, как обычно, на факторию бледнолицых, поймут, что пришла беда. Дружелюбный и миролюбиво настроенный, случайно оказавшийся здесь проезжий торговец пушниной и сам хозяин лавки попытаются замолвить слово, но будут грубо оттеснены в сторону:

– Это наша добыча, – услышали они ответ. – Скальпы и деньги. Америка не для индейцев, но для белых. И будет только так. Они пойдут с нами.

– Немедленно отпустите! И ушли отсюда! – звенящим хрусталем раздался теперь неожиданный и незнакомый голос.

Элизабет сама не знала, что, оказывается, может говорить в таком командном тоне. Ей ведь никогда не приходилось. От нее не требовалось. Она занималась бумагами, донесениями, поручениями. Но она просто случайно оказалась рядом.

Один из собравшихся обернулся первым, за ним – остальные. Краем глаза этого вестового офицера где-то видели и что-то о нем слышали, конечно же, все, но самого его не знали, и, наверное, никогда бы и не узнали, если бы не это утро.

– И почему мы вас должны послушать, мисс? За ваши красивые глаза? – с издевкой заметил кто-то.

– Нет. За мои погоны капитана, – не приняла тона говорившего Элизабет.

– Скажи что-то получше, – усмехнулся тот. – Ваше дело – заниматься бумажками форта, но уж никак не командовать мужиками. А то докомандуетесь. За ваш скальп не заплатят денег, но не одними деньгами все-таки стоит мир. И убивают не за одни только деньги. По личным мотивам ведь – тоже.

– Попробуйте только тронуть, – заметила Дэйв. – За боевого офицера вас расстреляют без суда и трибунала. Не рассказывайте мне сказки и не надейтесь.

Наверное, в глубине души она вовсе не была такой смелой, как говорила. Она знала: здесь начинался Дикий Запад. Где всё возможно, и что терять уже нечего. Она стояла. Только правда не знала, что теперь дальше.

Ее собеседник пожал плечами:

– Но выполнять ваши приказы никто здесь не будет. И не думайте.

Никто не успел понять. Элизабет решилась на отчаянный шаг. Просто прогремел выстрел и посыпалось стекло. Слегка наполненный стакан в руке небрежно облокотившегося на стойку одного из спорщиков разлетелся вдребезги.

– Бог создал мужчину и женщину, но полковник Кольт уравнял их обоих? – отчетливо прозвучал ее голос. – Такая у вас здесь в прериях поговорка, или я что-то путаю? Давайте оставим наш разговор. Я все понимаю, что вас слишком много, но первый, кто потянется мне в ответ за револьвером, возьмется за него уже в свой последний раз. Один выстрел я все равно сделать успею. Так договоримся или как?

Она не верила. Неужели все-таки всё решилось? А может, они просто пока не поняли? Но пока никто ничего не сказал против. И никто не смеялся. А потом неожиданно возле них появился новый комендант форта. Элизабет взглянула на него с надеждой и облегченно вздохнула. Спрятала револьвер. Сейчас он разберется. Сейчас он все решит. Это нереальный сон наконец перестанет уже ей сниться.

Элизабет не знала. Комендант форта ненавидел чужого вестового офицера. Как и откуда берется она, всякая ненависть и злость? Просто ведь в самом сердце. У кого-то меньше, у кого-то больше. «Посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть» (1Кор.10:12). Новый комендант и сам, наверное, не знал, почему ненавидел ее. За золотисто-карие глаза. За то, что она в форте. За эти капитанские погоны. Но – ненавидел. И понимал, что такого случая, как сейчас, для его ненависти больше не будет. И он сказал совсем не то, что думала услышать она. Наверное, совсем не то, что хотел ведь сказать и сам. Но это был Дикий Запад. И он сказал.