Ольга Роман - Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

– Замечательно. Сколько благородства, леди, – заметил он. – Но все это только ваши слова. Я предлагаю вам выбор. Ваша жизнь. Вас расстреляют завтра. И тогда отпустят сейчас этих женщин, как вы и ратуете за них. Вы взяли на себя слишком много командных полномочий. Я не могу оставить этого дела просто так. Чтобы другим ведь было уже неповадно.

Мгновение Элизабет понимала сказанное. Пыталась понять. Она не может. Она никогда не собиралась становиться героем. Она была просто Элизабет Дэйв и любила зеленую траву и синее небо. Но не надо быть героем. Надо просто помолиться и сказать тогда в своем сердце, как когда-то сказала царица Есфирь: «и если погибнуть – погибну» (Есф.4:16) . Щемящая тоска прорезала душу. Она не дочитала всей Библии. Она не доучила наизусть всех псалмов. Уже не дочитает и не доучит. Элизабет посмотрела на синее небо за окном.

– Я принимаю ваши условия, сэр, – просто сказала она.

Вороненая сталь револьвера и сталь выкинутого следом ножа зазвенели друг о друга словно это были бокалы, которые иногда по какому-то нелепому верованию бьют на свадьбах на счастье. Она не помнила, что она выбросила раньше. Она не знала, как она стоит так бестрепетно и спокойно. Когда теряет зеленую траву и синее небо. Все, что любит и во что верит. Когда солнце сияет так ярко по зеленому склону. А она ведь теряет больше, чем просто эту зеленую траву и синее небо. Покаяние. Всегда ведь неначатое и недоконченное покаяние: «Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву» (Еккл.9:4).

Женщины будут спешить. Женщины успеют известить своих воинов. Но Элизабет еще не знает. Для нее это будет просто ночь в ее заточении перед завтрашним днем. Просто ночь. Ценой всей жизни. Когда просто. Все должно быть просто.

А потом она услышит выстрелы. А потом будут сорваны замки и засовы. Темная смертная сень отступит, словно это просто отступила ночь с восходом солнца, когда воин дакота приветственно поднимет у входа руку:

– Ваш друг и брат Синяя Стрела. Наши вигвамы – ваши вигвамы, Белая Лань.

А теперь она стояла в золотистой вечерней пыли и почему-то не удержать было дружеской улыбки на светлоголового капитана. Как будто она все знала. Хотя ведь совсем ничего и не думала.

– Ложись, Нат. Тебе надо отдохнуть, завтра ведь с утра в дорогу. Наверное, отправимся пораньше, чтобы ты уже побыстрее попал домой.

В незаметно наступившей ночной тишине, наполнившей сейчас палатку и прорезаемой откуда-то снаружи стрекотом цикад, голос Синего Стрелы прозвучал неожиданно резко и отрывисто. Натаниэль мгновенно оказался выхвачен из той сладостной усталости, когда у тебя столько всего за плечами, но ты в безопасности, и у тебя молодость, и завтра новый день, а пока можно ни о чем не думать, и сами собой закрываются глаза, пока ты смотришь, как полыхает по веткам пламя очага. Как он устал и как хорошо отдохнуть. Уснуть в бизоновых шкурах, мягких, теплых, уютных. Словно дома. Но он ведь не дома. И это прерии. Это просто его второй день в гостях у дакотов. И Синяя Стрела прав. Завтра пора в дорогу. Только Синяя Стрела еще не знает. Натаниэль Лэйс, Маленький Сын Волка, остается.

– Ты не теряй меня, я скоро приду, – снова прозвучал голос Синей Стрелы. – Погляжу, что там в лесу на подступах к нашим тропам, все ли спокойно. Сегодня мой черед на дозор.

Натаниэль поправил ворот рубашки. С тонкой выделанной кожи, совсем индейским костюмом, только без расшитых узоров и тотемов. В прериях многие белые тоже ведь носили такие. Он любил такой костюм в детстве. Удобный и никогда не мешающий, совсем не сковывающий движений, словно ты и вправду Маленький Сын Волка. Знала же мать, что пошить и положить с собой своему сыну. Натаниэль потянулся за такими же сапожками. Это уже от отца.

– Я с тобой, Синяя Стрела, – повернулся он к товарищу.

– Ты мой гость, Нат, – заметил тот.

– Уже нет, – просто отозвался Лэйс. – Я остаюсь. Решил стать воином дакотов.

Синяя Стрела пожал плечами:

– Ты ведь говорил, что не знаешь. Ты уверен? Сейчас здесь в прериях снова мир, но мы просто ушли подальше от фортов и поселков бледнолицых, а когда-то все равно ведь все погибнем. Мы всё понимаем. Вас слишком много. Однажды случится то, что должно случиться. Но у тебя светлая кожа и серо-голубые глаза. Ты можешь выбрать жизнь.

– У меня друзья. И братство по крови. Они погибнут, но и я тогда погибну вместе с ними. Только еще неизвестно, как все будет, – добавил Натаниэль.

Он знал. Но он просто думал, что все понимает и знает. Он не знал. Он привык всегда верить, надеяться и молиться [232]. Как сейчас верил и надеялся. А еще он просто умел принимать все так, как есть. Как все было и как все будет. «Не как ты хочешь, а как Бог даст…»

А потом была радостная и неожиданная встреча. Племя дакотов, в котором когда-то нашли ведь прибежище Текамсех, Митег и Вамбли-Васте, последние из последних в своих родах и коленах, встало на стоянку где-то ниже по реке. Наверное, прошло несколько дней, и вожди расположившихся вот так поблизости друг от друга двух племен приняли решение объединиться друг с другом. И тогда Натаниэль однажды как-то просто вернулся с дальней охотничьей тропы и встретил в поселке своих друзей.

Только это была не одна только радость. Уинаки подошла через поляну к брату, поприветствовала Ната и встала чуть в стороне. Печальная и грустная. «Бледнолицым мало наших лесов и прерий, они еще и становятся нашими друзьями», – невольно подумала она так, как сейчас, наверное, подумал бы Сколкз Крылатый Сокол. Девушка улыбнулась. Вот точно же: «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть» (Быт.2:24). Только правда ведь грустно. Мало радости в жизни, а теперь будет еще меньше. Сколкз снова станет реже улыбаться и всегда будет помнить про Ната. И сжигаться от гнева. Им правда ведь лучше быть подальше друг от друга, обоим только спокойней. Уинаки не удержалась и бросила на Натаниэля неприязненный взгляд. Неужели мало прерий, мало лесов, что они постоянно оказываются друг с другом рядом, он и Сколкз Крылатый Сокол? Она отвернулась и вздохнула.

– «Иаков, раб Бога и Господа Иисуса Христа, двенадцати коленам, находящимся в рассеянии, – радоваться», (1Иак.1:1) – невольно напомнила Уинаки шепотом сама себе.

«С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка» (1Иак.1:2–4) , – продолжила она уже в своих мыслях.