Наг Стернин - Ведьмы

Был недавно в роду совет: где сажать на землю молодежь, ниже по Оке, или просить у муромы место на Москве? Ближе места нету, чтобы пустое было и удобное. Вообще-то, отец тоже за Москву-реку. Властный. Не хочет вблизи себя другого града, не желает властью воеводской делиться, а в низовьях без града жить никак нельзя от хазаров. Роды и не хотели бы отпускать молодежь, да сил нету ставить новый град, дело это долгое, многотрудное. Сперва в землю врывают частокольно вор простой бревенчатый по кругу. За тем вором от лихих людей спасаясь, воздвигают вокруг Резань-град из сырого свежесрезанного бревна, наспех. Град тот недолговечный, слабый, кто в нем поселится, должен ставить из мореного крепкого дерева новые стены, а округа незаселенная, помогать тебе некому. Вот и выходит, что за Оку стоит только один Погост, который из-за дани молодежь от себя отпускать не хочет. Ждет-пождет молодежь, кто кого пересилит, хотя и дураку ясно, что они, перелаявшись, пойдут к Потворе, и как она скажет, так и будет. Зря отец с этим Бобичем вязался и хлеб-соль водил, дурак он, Бобич, против Потворы, вот и все. А уж противный – до сил нет. Так, бывало, и норовит прижаться, будто бы нечаянно, да за грудь зацепить. Или за зад. Мерзкий старикашка.

А хорошо бы на Москву. В этом году после весенних работ поехали бы выбирать место. Поклонились бы подарками тамошней муроме, жить-де желаем с вами в мире, любви и родстве, а вам бы нам в нашем деле не препятствовать. Заготовили бы бревна под дома, подсекли под пашни лес, а по будущей весне поставили бы Новые Выселки, да и зажили бы от старых приставал вдалеке своим родом.

Малуша подошла к налесной стороне вежи, глянула вниз и даже глазами заморгала. Это что еще такое? Лодья? Ну да, так и есть, с верховьев Нары спускалась к граду, пузатая, тяжелая, чуть ли не по самую кромку борта в воде. Да что ж это? Никак купцы идут с неожиданной стороны? Как они в верховья-то попали, неужто по волокам тащили этакую громадину и тяжесть? Что делать, батюшки-светы-пращуры-заступники, проворонила. Вот они купцы, рядом, отец всю шкуру спустит!

Малуша заметалась по башне, туда, сюда, как на зло, на виселице не случилось била. С опозданием вспомнила девка, что отец шуму подымать не велел, а велено им было кликнуть Ослябю. Ну, дела. Сейчас бы устроила тарарам. Малуша аж вспотела, ноги у нее стали мягкие и, вроде бы, даже гнулись не в ту сторону. Она перевесилась в бойницу на Перунов двор. Осляби нигде не было видно, и никого не было видно, двор был совершенно пуст.

– Ослябя-я, лешак кудлатый, – заорала Малуша с отчаянностью, – где ты?

Ослябя, однако же, не откликался. Зато со стороны жилого двора вывернулся вдруг Кривой Махоня, задрал кверху бородатую свою рожу любопытную и заорал-задергался, сверля Малушу блудливым глазом:

– Где?.. Кто?.. Купцы?.. Сверху?..

Подскочил Махоня, дурак раздрызганный, к Перунову дубу, ударил в большое вечевое било, а после таких его дел как тарараму не быть, и мало ли, что отец того тарараму не велел? Народ бежал и орал, батюшка драгоценный тоже орал, выскочивши из дому в одном исподнем и при красной от ярости роже, а уж как Ослябя спросонья пьяного голосил, того и передать нельзя. И во всем том шуме не иначе как ей, Малуше, быть виноватой.

Купец сидел напротив, щурил умные глаза. Товары расхваливал умеренно, предлагал посмотреть самим, каковы ткани, посуда, украшения и все такое прочее. На вопросы о Дедославских делах отвечал уклончиво, кто, мол, теперь на престол сядет, то не нашего ума дело, пусть княгиня с Брячеславом меж собою сами разбираются, наше дело торговое, мы при любой власти проживем.

– Ты отвечай, – насел на него Радимир,– ты привез медь, как обещался, или нет?

Купец на такие его слова развел руками и сказал сокрушенно:

– Не велено великою княгиней с понизовскими родами торговать ни железом, ни медью, ни оружием. Коли узнают, что продал я вам хоть один рубель железа, быть мне без головы.

– Не надо нам твоего железа. Свое не хуже. И мечи наши воеводы Дедославские покупают, – ярился воевода. – Нам медь нужна!

Нет хуже, чем быть сыном великого отца. Что бы ты ни сделал, что бы ни сказал, все примеряют на него, давно умершего. И пусть усы твои белы и седа голова, а все ты Радимир-младший, и у сородичей на языке не твои дела сегодняшние, а старый отца твоего мхом поросший поход.

Нечего сказать, дело отцом было свершено большое, когда собравши людей в понизовских родах, обрушился он всею силою на хазар под Дедославскими стенами. По сей день висит в красном углу под идолом домового в дому Радимировом ханская сабля. И наградная тяжкого серебра гривна шейная княжеская висит тоже. Но, если по справедливости, легко отцу было быть великим: он был градский воевода, он же и вечевой старец. Попробовал бы сходить в поход на его, Радимира-младшего месте, то-то поглядеть бы. Хазары уж и на стены Дедославские влезли бы, а старши́на все еще судили да рядили бы на соборе, давать воеводе людей для похода, или не давать.

– Я тебе так скажу, – продолжал Радимир злорадно, – нам твои штучки, что рыбья кость в горле. Кольчуги обещал? Обещал. Где они? Даже простого копытного доспеха не привез. Ну а мы промеж себя решили, не будет меди, не будет тебе и шкур. Езжай, покупай в других волостях, а мы своего бобра найдем кому сбыть за медь. И не говори, что не предупреждали тебя.

Купец взволновался, забормотал что-то о княгинином гневе, метнулся к родовой старши́не. Старши́на угрюмо отворачивались. Оно, может, не все и не во всем были согласны с воеводой, но решение приняли совместно, всем собором, и решение жесткое: шкуры против меди, а все прочее уже потом. Конечно, будь за медь один воевода, трудно сказать, как бы дело повернулось, хоть он оборись. Но заявилась на тот собор Потвора, сама пришла, без зова, хворая притащилась, и полетели от старши́ны пух и перья. Как лиса на кур накинулась.

– Это же бунт, воровство против властей, хоть ты им скажи, Бажен, – кричал торговый гость, но вечевой старец молчал угрюмо и от купцовых искательных слов непреклонно не мягчел. Суровые речи держала на соборе старшая болотная ведьма, но справедливые. Воистину, сегодня града Серпейского лишь ленивый не возьмет. Валы оплыли. Рвы обмелели. Раньше к воротам только по дороге и можно было подойти, а дорога как идет? То-то, что вдоль стен, да мимо башен, да идешь по ней правым боком к стене, даже щитом тебе от стрел градских бояро́в не загородиться. А сегодня? Откуда хошь, оттуда и ход. Иди свободно. Ну а если Змеевым путем, чуть пригнись, так и вообще тебя со стен не видно чуть ли не до самых ворот. Избаловались за мирные годы, распустились, а хазаров велела болотная ведьма бояться и вскорости ждать.

– Что в столице слышно о хазарах? – будто угадав мысли вечевого, спросил воевода. – Находа не ждут?